Дмитрий Емец - Стеклянный страж Страница 32

Люди схлынули, поезд с Иркой унесся, и Мамзелькина с Матвеем остались на опустевшей станции.

– Принес? – спросила Аида у Матвея, оборачиваясь к нему. – Давай сюда!..

Багров сунул руку под свитер.

– Не здеся! Пошли отойдем! – сказала Плаховна и решительно направилась к будке дежурной по эскалаторам.

Почему-то будка оказалась пустой. Мамзелькина решительно вдвинулась внутрь, уселась на стульчик, развернув его к Матвею, и протянула ручку.

– Вначале сердце! – потребовал тот, успев по дороге набраться решимости.

Аида Плаховна задержала на нем лукавые глазки, но спорить не стала. Сунула руку в рюкзак и отдала банку. На этот раз банка не упрямилась, и пальцы сквозь нее не проходили. Была холодной и абсолютно заурядной. Все говорило о том, что прежде, до сердца, в ней помещались огурчики или малиновое варенье.

– Хранить в прохладном месте, но не замораживать! – сказала Мамзелькина насмешливо. – Давай тапереча ты!

Получив плащ, Аида Плаховна встала со стульчика, цепкими, как у бывалой гардеробщицы, ручками взяла его за вешалку и встряхнула.

– Ишь ты, как измялси! Разве ж можно так к весщам относиться? Ишшо б в ботинок запихал! – произнесла она с укором.

Придирчиво ощупала подкладку, сняла с рукава нитку, озабоченно оглядела дырку на рукаве.

– А еще женщина называется! Хоть бы раз в год перетряхнула! – сказала она, явно имея в виду Фулону.

Матвей был убежден, что спокоен, но внезапно ощутил ладонями дрожь. Посмотрел и увидел, что сердце бьется так, что едва помещается в тесной банке.

Аида Плаховна на банку не смотрела, но почему-то начала поочередно трогать все пуговицы. Багров видел, как ее большой палец с ломким желтоватым ногтем испытующе скользит по ним.

– А пугвачки-то! пугвачки какие! Блестяшшенькие! Крясота, да и только! – ехидно сказала она Матвею.

Сердце прыгнуло так, что едва не сорвало крышку. Чтобы не выдать себя, Багров опустил руку, но и так ощущал, как банка дрожит.

– Ну все? – сказал он намеренно грубо. – Иду я?

– Иди ты! – ласково повторила Мамзелькина. – Погоди-ка! Подержи плащик секунду, будь добренький!

Матвей удивленно взял плащ, не понимая, что старуха собирается делать. Пробормотав, что можно бы и косой, да только народ вокруг больно слабонервный, Аида Плаховна достала из кармана маленький, не длиннее пальца, раскладной ножик и ловко подпорола подкладку в том месте, где прежде ее ощупывала.

Затем сунула внутрь руку и извлекла крошечную, с два ногтя, фигурку. Фигурка была из толстого непрозрачного стекла, но даже и оно не могло скрыть, что внутри что-то сияет.

Мамзелькина мельком взглянула на нее и, вполне удовлетворенная, упрятала в карман. Матвей не успел ничего толком рассмотреть.

– А плащ? – отупело спросил он.

– Он мне не нужен, – сказала Аида Плаховна.

– Как?

– Хочешь сам носи, хочешь Фулоне верни! Нам чужого не надоть! А пугвачки упертые береги! Нетеряющиеся они. Лысая Гора, массовая штамповка. И как отодрать ухитрился? На одной нитке висеть будут – не оторвутся! – сказала Мамзелькина, с нескрываемой насмешкой посмотрев на Матвея.

Закинув на плечо рюкзачок, Аида Плаховна сунула косу под мышку и исчезла. Багров остался один у пустой эскалаторной будки на станции «Комсомольская» с никому не нужным плащом на руке.

Глава 9

Нравственные качели

Перемещение армии фиксируется не по коннице, а по пешему рядовому солдату. И солдат этот не юный поджарый марафонец, а дядечка средних лет, бывший слесарь или настройщик роялей, да еще и страдающий гастритом или плоскостопием. Куда он дотопал – там и армия. Так и человек оценивается не по исключительному поступку, а по рядовому. Человек не такой, какой он с президентом на вручении ордена, а такой, какой он с нелюбимой, достающей его теткой на кухне.

Ромасюсик и суккуб Хнык приехали в три часа дня на бетономешалке.

– Би-би! Бу-у-у-ууууу! – донесся восторженный вопль из кабины.

Бетономешалка снесла два столба рядом с резиденцией на Большой Дмитровке и поневоле остановилась.

– Больсе не биби! – поведал все тот же голос.

Дверца с грохотом отвалилась, и из кабины выбрался Зигя. Очень довольный. Уже после Зиги из кабины вывалились придавленный Мамай, бледно-зеленый Ромасюсик и, как всегда, бойкий суккуб Хнык.

Обещая Зиге шоколадку, Ромасюсик и Хнык заманили бедолагу в резиденцию, где его поджидал Пуфс. Увидев хозяина, Зигя завопил и попытался вышибить плечом дверь, но увы… Дверь коварно сместилась и подставила вместо себя стену.

Пуфс коснулся его ноги, и Зигя застыл, таращась в пустоту похожими на пуговицы глазами.

– Мы все сделали! – похвастался суккуб Хнык, стараясь понадежнее отпечататься в зеркальных очках нового начальника.

– Нет, это мы все сделали! – оспорил Ромасюсик. – Я догадался угнать бетономешалку! Я!

– Протестую! Слово «грузовик» первым произнес я! – взвизгнул Хнык.

– Бетономешалка – больше, чем грузовик. Грузовиков миллионы. А она яркая, она вертится! Зигя едва увидел – сразу клюнул! Валькирия даже сандестэндить не успела, куда он подевался! – заявил Ромасюсик.

Хнык, которого нагло задвинули на задворки чужого успеха, не выдержал.

– Я тебе волосы выдеру! – завизжал он и вцепился в шевелюру Ромасюсика.

Шоколадный юноша с трудом высвободился и спрятался за Прасковью.

– Баба!

– Сам ты бабо! – оскорбился Хнык. – Никакое я не бабо! Не бабо! В глаза наплюю!

Пуфсу надоели эти вопли.

– Всем молодцы! Казнить того, кто больше отличился! – приказал он Арею.

Тот обычно пропускал его распоряжения мимо ушей, но теперь их желания совпали.

– На мой взгляд, оба отличились одинаково! Победителя определять не будем! – деловито сказал он, извлекая из пустоты меч.

Перепуганный Хнык поспешно сгинул, а Ромасюсик тесно прижался к Прасковье и так крепко обхватил ее руками, что зарубить их можно было только вместе.

Арей с сожалением разжал пальцы и позволил мечу исчезнуть.

Осмотрев свое неподвижно застывшее боевое тело, Пуфс остался доволен его состоянием. И не только он.

– Ишь ты! Майку поменяли, шнурки завязаны, уши чистые! Ну валькирии!!! – по-женски оценила Прасковья, обходя Зигю вокруг.

Ромасюсик страшился отпустить повелительницу и семенил за ней, отгораживаясь Прасковьей от Арея.

– Скорее уж: «Ну Антигон!» – сказала неглупая Улита, стоявшая тут же, рядом с Ареем и Варварой.

Ведьма хорошо представляла себе Ирку, которая не отрывала глаз от ноутбука или книги, даже чтобы взять булочку. Просто нашаривала ее на столе. Если же булочка не нашаривалась, сидела голодная.