Галина Львовна Романова - Странствия Властимира Страница 32

Опасаясь за себя и за князя, Мечислав попытался вывести его назад, в славянский конец, но, плохо зная город, свернул не туда.

Пройдя узкими улочками меж одинаковых глухих заборов, они оказались на задах города, на склоне той самой горы, что когда-то была цитаделью Корсоня.

После шума и болтовни городского базара их оглушила тишина. Развалины поднимались среди пышной зелени, мощенные камнем тропинки заросли травой, повитель оплела камни и колонны, на которых под лучами солнца грелись ящерицы. Ветер шелестел листвой, ему вторили птицы. Далеко внизу кричали чайки.

Властимир остановился, втянул полной грудью воздух.

— Где мы? — молвил он негромко.

— На горе за городом, — так же тихо ответил Мечислав. — Помнишь, княже, Буян о горе говорил? Мы на нее поднялись.

— Воздух здесь… Расскажи мне о ней!

Удивленный неожиданной просьбой, Мечислав не стал спорить, а заговорил тихо:

— Всюду кусты и травы, каких у нас не увидишь. Дерева с плодами зелеными… Как зовутся, не ведаю… Дома старые, брошенные… Странные дома — только колонны впереди и крыша вроде как у нас, двускатная. И все каменное — дерева нет… Осторожно, тут ступени…

Они осторожно шли меж полуразрушенных домов и храмов. Мечислав подробно рассказывал обо всем, что видел; он и не подозревал, что за ними наблюдают чьи-то глаза.

Глаза эти принадлежали почти черному от застарелого загара человеку, тощее жилистое тело которого прикрывали лохмотья. Сквозь них был виден ошейник с несколькими знаками, указывающими на того, кому принадлежал раб. Прижимаясь к камням, человек крался вслед за незнакомцами, теряясь в догадках, почему это его хозяин ни с того ни с сего приказал ему не спускать глаз с чужаков, которых случайно заметил утром на базаре. Они ничего не сделали хозяину, и только здесь, слушая непонятную для него речь, раб понял: хозяин с первого взгляда узнал в них новичков, не знакомых с городом. Если их захватить, хозяин бесплатно заполучит двух гребцов.

Властимир присел на обломок камня у входа в какой-то забытый храм. Рассказывали ему путешественники из дальних земель, что когда-то и здесь были свои боги, на славянских похожие: и по именам, и по призванию, и по делам своим в особину. Да только потом объявилась вера новая — будто нет всех богов, а есть лишь един, что весь мир сотворил и теперь правит им по законам своим, и если хочешь жить, прими его в сердце свое, а прошлое отринь. Весь мир принял его, а старые боги оказались в забросе — каких уничтожили, каких забвением сгубили. Здесь когда-то было капище[24], а теперь только разваляны да хижины бродяг, которым податься более некуда. Пошли бы на север, в Резань, на землю бы сели — руки хорошие в любом деле надобны. Да только лежит меж Резанью да Корсонем степь дикая, Поле, — ее так запросто не пройдешь, попутчики нужны да сила ратная, а где ее простому человеку сыскать? Вот и сидят здесь, на пустыре, горе мыкают… А может, бог их единый запрещает им в чужие края уходить… Помнил Властимир, заходил как-то с караваном торговым странный человек — всех сестрами да братьями величал и про нового бога рассказывал — креститься призывал. Мальчишки по глупости да детской дурашливости дразнили его — шуткой крестились на все лады, а он за то им грозил — кары небесные насылал…

Мечислав все еще говорил, но уже как-то вяло, по привычке, а заметив, что Властимир не слушает, примолк. Князь тут же сдавил его локоть:

— Говори…

— Да что ж? Все я сказал! Дома да хоромы брошенные, а более и нет ничего.

— И никого? Юноша огляделся.

— Никого. Одни мы. Кроме нас и птиц, тут нет никого.

— А я слышу… Вроде шорох какой-то… Вон в той стороне!

И слова не поняв из чужой для него речи славян, притаившийся под камнями раб затаил дыхание — прямо на него указывал слепой! А ведь он ровно мертвый лежал! Чудные люди в земле этой живут — без языка молвить могут, без глаз видеть. Как бы он еще и мысли прочесть не мог! В стране язычников все — маги!

Вытянув шею, Мечислав вглядывался в ту сторону. Там были только высокие перепутанные заросли, средь которых высовывались белые бока камней, отломанных, должно, от развалин дома неподалеку. Совсем близко зачинался крутой обрыв-яр к самому морю — за зарослями почти ничего и не видать, кроме иссиня-синего края земли, над которым носятся птицы. Только ветра шум да их голоса…

— Нет там ничего, — почти сердито молвил он. — Все ты, княже, зря меня выпытываешь. У меня глаза покамест на месте…

Молвил — и осекся в страхе: а ну как обидел резанца! Но Властимир его слов ровно не слышал. Не соврало сердце — чуял он чужака, как собака дичину

— Пойди проверь, Мечислав, — приказал тихо, — Успокой душу мою.

Юноша хмыкнул, но поправил меч и направился в заросли…

Едва он сделал три первых шага, как раб испуганно отпрянул, решив, что уж лучше сорваться с кручи, чем попасться на глаза незнакомцу… Вдруг угадал тот слепец его мысли и наказал молодому словить его да принести в жертву богам своим?

Раб пополз, пятясь, прочь.

Закачались стебли, зашелестела, разгибаясь, трава. Приметил это Мечислав и поразился чутью князя: “Вот ведь — слепой, а учуял то, что мне, зрячему, не под силу! Уж не вещий ли он взаправду?*

Юноша еще не видел раба, а тот уже смекнул, что сможет справиться со славянином — надо только напасть сзади, и пополз к той самой стене, у которой хоронился.

Он должен был скрыться за нею и наскочить на отрока из-за угла. Славянин молод и неопытен — идет напролом, как самый страшный лесной зверь — медведь. Такого сразу по голове — и пропала сила.

Властимир услышал удаляющиеся шаги юноши, и опять в сердце вошла тревога — не в ту сторону шел Мечислав. Князь, чуть поколебавшись, встал.

— Мечислав? — позвал он, — Ты где?

— Здесь, — отозвался юноша, — Тут и правда кое-кто прячется…

— Иди сюда. Не там ты ищешь!

— А? Чего?

Уже почти дойдя до края стены, юноша обернулся. Опасаясь, что славянин сейчас повернется и уйдет, раб поднял уже заготовленный камень, шагнул вперед…

И тут же отступил назад, закрывая лицо рукой.

В тот миг, как он уже размахнулся, чтоб ударить Мечислава по голове, вся вершина холма озарилась золотистым светом. Вскрикнул князь, зовя юношу, ахнул, едва не роняя меч, Мечислав, а раб, пораженный, рухнул на колени, от неожиданности и страха не зная, молиться или бежать прочь.

На пороге старого брошенного храма замерла сияющая фигура.

Раб различил два огромных крыла и сияние вокруг головы, опущенный долу меч и подол чуть колышущегося одеяния — точь-в-точь как у ангелов в соборе.

Ангел повел по сторонам сияющим ликом, и показалось рабу, что вестник не просто заглянул ему в душу, но сразу оценил его мысли и осудил их — то, что собирался сотворить раб, было неугодно Господу. Раб понял это так ясно, будто сказали это ему вслух.