Алексей Евтушенко - Колдун и Сыскарь Страница 32

Она согласилась!!!

Она согласилась выйти за него, Андрея Сыскарёва, почти тридцатилетнего обормота, добывающего хлеб насущный, прямо скажем, не самой престижной и денежной профессией и к тому же подверженного довольно вредным привычкам. Как то винопитию и табакокурению. Оно, может, и в меру, но всё-таки.

Брошу курить, сказал он себе, докуривая сигарету. Обязательно. Она не курит, и я не стану. И вопрос с выпивкой рассмотрим также. В сторону увеличения интервалов между оной и уменьшения количества оной же. Да и с кем теперь выпивать? Ванька умер, а с другими мне не так интересно. А то и совсем не интересно. Эх, Ваня… Прости, друг. Хоть и не виноват я вроде а вроде, как и виноват. Так что прости по любому. И не думай, про то наше обещание насчёт свадьбы я не забыл.

Он аккуратно затушил окурок, щелчком отправил его в кусты и пошёл к дому.

Свадьбу решили надолго не откладывать и делать её здесь, в Кержачах. О первом Светлану попросил Сыскарь, а о втором она — его. Оба легко согласились с просьбами друг друга. Тут же съездили в город и подали заявление в районный загс. Теперь следовало приступить к решению организационных вопросов. Обойтись совсем без свадьбы не хотел никто. Но даже устройство самой скромной требует изрядных усилий. Особенно с учётом того факта, что Светлана была сиротой, а родители Андрея жили на юге, перебравшись из ставшей для них слишком шумной и суетливой Москвы поближе к морю.

Поэтому поступили как взрослые ответственные люди. Сели за стол, достали лист бумаги и по пунктам расписали всё, что необходимо сделать. Получилось, что дел хватало и в самих Кержачах, и в Москве. Правда, в Москве их было меньше и управиться с ними можно было быстрее. Но всё равно свадьба — мероприятие хлопотное. И как ты его не устраивай, сил и средств на него уйдёт много. Можно даже сказать — до хрена.

— Давай так, — предложил Сыскарь. — Я оставляю тебе деньги, что у меня с собой, и ты начинаешь подготовку здесь. Я же завтра с утра быстренько рвану в Москву и решу всё там, вызову маму с папой, денег ещё со счёта возьму, сколько надо, и тут же вернусь. Ага?

— Хорошо, любимый, — сказала Светлана. — Ты мужчина, тебе видней. Только расставаться очень не хочется. Ты быстро вернёшься?

— Через день. Максимум — два. Больше я без тебя не выдержу даже при наличии мобильной связи. Но по любому этот день и ночь — наши, — пообещал Сыскарь и притянул Светлану к себе.

На кладбище он выбрался поздним вечером по возвращении в Москву. К этому времени Сыскарь успел многое. Да что там многое — практически всё. Оставались пустяки, с которыми можно было быстро разобраться с утра. А потом — в Кержачи. Но это дело откладывать на завтра не хотелось. Сыскарь понимал, что засевшая в мозгу мысль о необходимости сдержать данное другу слово, в сложившихся обстоятельствах крепко отдаёт безумием, но сделать с собой ничего не мог. Да и просто не хотел. Ему казалось, что поступить так, как он собрался поступить, будет правильно. Невзирая ни на какие обстоятельства и рефлексию по данному поводу. В первую очередь правильно для него самого. Ну и для Вани, конечно, если он сейчас наблюдает за другом оттуда, куда живым хода нет.

Сыскарь, хоть и был крещён в православие и даже со времён службы в армии носил нательный серебряный крест на кожаном шнурке, назвать себя очень уж верующим и тем более воцерквлённым человеком не решился бы. Какое уж там воцерквление, если за всю жизнь исповедовался и причащался лишь единожды — тогда же, в армии. И то лишь благодаря мягкой настойчивости и горячей убедительности их военного священника — отца Николая, который в свое время сам прошёл снайпером Афган и как никто понимал все страхи и сомнения неокрепшей солдатской души. И крещёной, и некрещёной.

Сейчас, подъезжая по уже почти совсем освободившемуся от плотного потока машин Калужскому шоссе к Ракиткам и думая о предстоящем деле, Андрей невольно вспомнил и отца Николая. Классный был мужик. И настоящий русский батюшка. Хотя почему — был? Будем надеяться, жив и по-прежнему служит. Сколько ему сейчас — чуть за пятьдесят? Ерунда. При его-то здоровье и фактуре. Самый расцвет. Хорошо бы встретиться, поговорить. Вот кому бы точно с удовольствием исповедовался и от кого принял причастие — так это от него. Хотя, наверное, и неправильно так думать. Или правильно? Есть же у людей духовники! Но это у тех, кто стремится. А я уж и не помню, когда в церкви был последний раз…

Вот и Ракитки.

Андрей зарулил на стоянку, выключил двигатель, вышел из машины и, машинально отметив время (двадцать три часа двенадцать минут), направился ко входу на кладбище.

И ворота, и калитка были уже закрыты. Что ж, всё правильно, нечего шастать по кладбищу ночами. Но ему — нужно. Он поискал глазами и обнаружил кнопку звонка. Нажал, отпустил и снова нажал и отпустил.

Охранник появился быстро.

Будто специально сидел и ждал, когда я позвоню, подумал Сыскарь, прикуривая сигарету и глядя поверх огонька зажигалки на приближающуюся массивную фигуру.

— Чего трезвонишь? — с усталой ленцой осведомился охранник, подходя к калитке. — Кладбище закрыто, завтра приходи.

— Не могу завтра, — сказал Сыскарь. — Уезжаю. Надо сегодня. Да ты не волнуйся, командир, только с другом попрощаюсь. Минут десять-пятнадцать, не больше.

— Говорю же — закрыто! — повысил голос охранник.

— А ты открой, — усмехнулся Сыскарь и протянул сквозь прутья руку с зажатой между пальцами купюрой.

Подсвечивая дорогу неоднократно испытанным галогенным карманным фонариком (только сегодня поменял батарейки), Андрей быстро нашёл могилу Ивана.

Её уже слегка прибрали. Исчезли букеты увядших цветов, остались лишь два искусственных венка и табличка, на которой белой краской были выведены фамилия с именем отчеством и две даты — рождения и смерти.

— Ничего, Вань, — сказал Сыскарь. — Поставим тебе скоро нормальную оградку и памятник.

Он выключил фонарик и спрятал его в карман лёгкой кожаной куртки (вечер был довольно прохладным), достал плоскую флягу с хорошим виски двенадцатилетней выдержки, огляделся, присел на металлическую перекладину ограды соседней могилы. Отвинтил крышку.

— Такие дела, Вань, — сказал. — Объяснился я со Светланой. Признался. И замуж позвал. Она согласилась. Уверен, ты за меня радуешься, друг. И я помню о нашем уговоре. Тот, за кого Светлана согласится выйти замуж, пригласит другого на свадьбу. Что бы ни случилось. Случилось так, что ты умер. Но это ведь не повод для того, чтобы не выполнить обещание, верно? Нет, не повод.

Он поднялся и продолжил:

— Приглашаю тебя на свадьбу, друг. Через неделю, в Кержачи. Знаю, явиться ты сможешь лишь в бестелесном, незримом виде, если сможешь вообще. Но ты всё-таки приходи, мы со Светланой будем ждать. За это и выпьем. И ещё за то, чтобы тебе там, где ты сейчас, было хорошо.