Джулия Смит - Мудрец острова Саре Страница 32

Атайя отвела взгляд, чтобы не улыбнуться.

Что такое? — послал он интимную мысль.

Произносить слова сейчас казалось грубостью… Они резали бы слух.

Знаешь, — она решилась утонуть в глубине его карих глаз, притронувшись рукой к щеке, — не понимаю, как я вообще могла перед тобой устоять.

Джейрен проворно слизнул вино с ее губ.

Я позволю тебе исправиться, — уверил он.

И Атайя с радостью отдалась в его руки.

Глава 8

Той же ночью, но вдали от соломенного тюфяка, на котором обнимались Атайя с Джейреном, короля Кайта грубо пробудили от крепкого приятного сна, чтобы сообщить ужаснейшую весть.

— Что, к черту, значит жива?

Дарэк выпрямился на перине, разинув рот, затем вскочил на ноги, запутался в складках белой ночной рубашки и упал. Король бился на полу, точно умалишенный. В свете керосиновой лампы, что горела у кровати, лицо его величества казалось изможденным и осунувшимся.

Он повторял вопрос, крича на капитана гвардии. Однако Парр не дрогнул от гнева Дарэка, но не благодаря своему мужеству, а оттого что сам был обескуражен до оцепенения.

— Ее видели в деревне Пайпвел, сир, — сказал капитан, едва разжав зубы. Бдительные карие глаза сверкали как отполированный агат. — С ней было еще двое. Судя по описанию, один из них, несомненно, Джейрен Маклауд.

С криком негодования Дарэк обернулся и схватился за голову, словно собираясь вырвать тонкие редеющие волосы.

— Будь она проклята! Будь они все прокляты! Боже, чем я заслужил такие муки? В этой девчонке — дьявол. Если я раньше сомневался, то теперь просто уверен. Жива… не может быть. Не может такого быть!

Дарэк не закатывал истерик с самого детства, и даже у невозмутимого капитана Парра поднялись брови от удивления. Пришедший с ним епископ Люкин тихо стоял в темном углу (в черной рясе он был почти невидимым) и хмурился, глядя на непристойную реакцию короля.

Дарэк опять резко развернулся и пихнул капитана к входной двери.

— Пошел прочь! — крикнул он. Щеки побагровели, как перезревшая слива. — Прочь! И чтобы я больше не слышал подобных новостей!

Капитан Парр поклонился и вышел, стараясь не ускорять шага, будто с ним так обращались всегда. Вскоре из темного угла появился епископ, словно паук вылез за жертвой. Он сел на стул у кровати короля и сложил мясистые руки на коленях.

— Парр — вестник дурных событий, а не причина побега вашей сестры.

— Почитайте мне проповедь в другой раз, епископ, — огрызнулся Дарэк, в отчаянии упал на перину, закрыл глаза и оперся лбом о резной дубовый столбик. — Ну и? — хрипло произнес он, не поднимая взгляда. — Ты же тут неспроста сидишь, так валяй.

— Полагаю, вы знаете, что я хочу сказать, — начал Люкин с высокомерным снисхождением человека, уверенного, что его дело правое, и все остальные — слепые глупцы, если не могут того понять. — Сообщники вашей сестры посмели нарушить неприкосновенность земель монастыря, освободили принцессу и убедили весь Кайт, что она мертва. Сейчас они наверняка ходят по государству, провозглашая «волшебное» возвращение Атайи. Ваше величество, — произнес епископ, сложа руки в мольбе, — какое еще вам нужно доказательство, чтобы принять меры?

— Я так и знал, — простонал Дарэк. — Ты опять про свой Трибунал. Скажи мне, — король открыл глаза и кровожадно впился в Люкина взглядом, — почему архиепископ Вентан никогда не заговаривает со мной на эту тему, а от тебя я ничего другого и не слышу?

— При всем моем уважении к нему, — начал Люкин тоном, предполагающим отнюдь не уважительное замечание, — полагаю, высокочтимый архиепископ начинает сдавать под тяжестью лет и поэтому не стремится сражаться с силами зла, проникшими в наш мир. Вентану хорошо живется, и нет смысла рисковать, когда можно подождать, надеясь, что дьявол и его дети покинут Кайт сами по себе.

Несмотря на дурное расположение духа, Дарэк ухмыльнулся:

— То-то у него начинается мигрень, когда поднимают этот вопрос.

— Как все послушные сыновья церкви, архиепископ твердо верит, что лорнгельды — проклятый народ. Мы с вами, однако, оба знаем, что последнее время он больше говорит, чем действует. Он не хочет открыто объявлять войну Атайе и ее людям, поэтому так отрицательно относится к идее создания Трибунала.

— Иными словами, архиепископ выступает за войну, пока не надо самому вступать в бой.

— Можно и так сказать, сир, — наклонил голову Люкин.

Дарэк выпрямился и стал растирать отпечаток, оставленный на лбу столбиком кровати. Его взгляд неожиданно просветлел.

— Это все твоих рук дело! Ты сам придумал карательный орган, а приписал все Курии. Какое великодушие!

— Кто-то должен был взять инициативу, — скромно пожал плечами епископ. — Принцесса Атайя…

— Она мое проклятие! — снова вскочил на ноги король, на этот раз держа гнев под контролем.

Атайя. Вечно эта Атайя доставляет ему беды.

Дарэк стал шагать взад-вперед по комнате, неслышно ступая по ковру. Ему не хотелось выполнять просьбу епископа. Король перечитывал предложение Курии так часто, что уже выучил его наизусть, оспаривая каждое слово. Будет ли такая мера благоразумной? Он вздрагивал, вспоминая самые жестокие разделы, где говорилось, что Трибунал не должен знать милосердия, насколько беспощадны методы, которыми выпытывается признание причастности. Уклонение от отпущения грехов следует карать смертью, но уже не столь безболезненной. Для упустивших свой шанс уготовано пламя и расчленение. Наказание тем, кто помогает взбунтовавшимся лорнгельдам, почти такое же суровое — смерть, возможно, через повешение, но все же смерть.

Если и есть положительная сторона в подобной кровавой расправе, думал Дарэк, так это переход земель и имущества преступников во владение государства и церкви. Уникальная война, где враг спонсирует свое же уничтожение.

Может, план и сработает, вдобавок ко всему обогатит казну, однако Дарэк продолжал колебаться. Хочет ли он, чтобы потомки связывали его имя с подобными вещами? Хорошо, если все пойдет как нужно — двести лет назад король Фалтил завоевал своей жесткостью любовь народа, — а если нет? Когда поступила ложная весть о смерти Атайи, Дарэк втайне надеялся, что ее начинания сведутся к нулю сами по себе и отпадет необходимость создания Трибунала. Теперь положение дел изменилось, и возросла уверенность, что предложение епископа — каким бы радикальным оно ни казалось — единственная надежда на установление прочного мира в Кайте.

— Люди будут считать меня кровожадным, если я пойду на это, — отметил он, и в голосе прозвучала просьба убедить его в обратном.