Андрэ Нортон - Тень Альбиона Страница 32

— Где этот мальчишка?! — негодующе спросила герцогиня у своей компаньонки.

Дама Алекто Кеннет ласково улыбнулась своей госпоже. Алекто служила герцогине глазами и ушами с тех самых пор, как ее милость устала от высшего света, — а кроме того, выполняла задачи, за которые герцогине не позволяло взяться ее высокое общественное положение, — и давно уже привыкла к перепадам настроения пожилой женщины.

— Я уверена, что он явится сразу, как только решит, что выглядит достаточно прилично, — с мягкой укоризной произнесла дама Алекто. — Кроме того, он должен явиться в Хосгардз и побеседовать со всеми теми джентльменами, о которых, как он считает, вы и не подозреваете.

Вдовствующая герцогиня Уэссекская коротко рассмеялась.

— Хосгардз, «Белая Башня»… Интересно, я вообще увижу Уэссекса до окончания светского сезона? Однако всегда следует делать хорошую мину. Пожалуй, стоит проявить любезность и позволить ему ознакомиться с нашими планами. Алекто, вы провели много времени в обществе этой девушки. Она справится?

— К тому моменту, как прибыл Уэссекс, я провела с ней не так много времени, как мне хотелось бы, — медленно ответила дама Алекто, собираясь с мыслями, — и мне не понравилось, что он увидел меня. И еще больше мне не понравилось, что он задался вопросом, что я там делаю

— Да. Это непременно вызовет вопросы, — сухо согласилась герцогиня. — Мой внук задает слишком много вопросов, и они непременно возникнут, если ваш визит станет предметом разговоров…

— Или если доктор Фальконер выскажет свои подозрения по поводу столь своевременного выздоровления леди Роксбари. Этот невежа осматривал Роксбари и знал, что она умирает, — сказала дама Алекто. Теперь же доктор Фальконер подозревает, что леди Роксбари ради спасения жизни заключила сделку со сверхъестественными силами.

— Как мог бы сделать любой, окажись он в подобной ситуации и располагай такой возможностью, — сказала герцогиня. — Доктор Фальконер ничем не сможет помешать нам, если только вдруг не заподозрит правду — что та Роксбари, которую он знал, действительно умерла.

Вдовствующая герцогиня вздохнула и бросила письмо, которое сочиняла перед этим, на крохотный китайский письменный столик в одном из углов гостиной, загроможденной самыми разными вещами. Герцогиня, подобно сороке, испытывала неодолимую тягу ко всему яркому и необычному, и гостиная ее была переполнена экзотическими сувенирами, привезенными друзьями герцогини из заграничных поездок.

— Бедное дитя. Она была моей крестницей, и я, надо признаться, не всегда исполняла обязанности крестной. Но сейчас некогда горевать над тем, чего уж не изменишь, — живо добавила герцогиня. — Маркиза Роксбари необходима, и Англия получит ее, неважно, честными средствами или дурными.

— Думаю, это всего лишь вопрос времени: девушка забудет свою прежнюю жизнь в том мире, откуда мы ее забрали, — медленно произнесла дама Алекто. — Составленное мною укрепляющее лекарство сгладит старые воспоминания, а каждый день будет все надежнее приучать ее к жизни маркизы Роксбари. Вскоре она будет знать эту жизнь в мельчайших подробностях и считать, что всегда так жила.

— И она войдет в семью Уэссексов и продолжит род, — закончила вдовствующая герцогиня. Лицо ее было невозмутимо, но в голосе проскользнула нотка беспокойства. — Он должен подчиниться мне — наши семьи договорились об этом браке сразу после рождения девочки; Канингхэмы всегда были тесно связаны со Стюартами, и король Генрих после прибытия принцессы Стефании непременно захочет, чтобы Роксбари поддержала его. Он захочет, чтобы Роксбари помогла принцессе войти в здешнее общество, а Роксбари не сможет стать компаньонкой принцессы, пока сама не превратится в замужнюю даму.

— Значит, у герцога Уэссекского должна появиться герцогиня — и как можно скорее, — заметила дама Алекто. — И давайте молиться, чтобы Древний народ простил нам замену одной Роксбари на другую.

— Должны простить, — сказала вдовствующая герцогиня Уэссекская. — У нас нет другого выхода — если мы хотим сохранить трон.

«Им следовало бы проявить хоть каплю сострадания к несчастному, — еще плохо соображая после сна, подумал Уэссекс, — и не позволять солнцу светить мне прямо в глаза в такой ранний час». На самом деле он вполне успешно вернулся бы в объятия Морфея, если бы Этелинг не выбрал этот самый миг, дабы благопристойно дать знать о своем присутствии.

Этелинг был самым лучшим и самым старым слугой его светлости. Это именно он поддерживал покои его светлости в Олбани именно в том виде, в каком им надлежало находиться, и гардероб его светлости — в таком состоянии, чтобы он соответствовал всем случаям жизни, от приема в королевском дворце до ночной беготни по лондонским крышам.

В дополнение к этим неоценимым талантам Этелинг славился еще и полнейшим отсутствием любопытства.

Но несмотря на столь беспримерные надежность и послушание, Этелинг умел быть настойчивым и строгим, когда того требовал долг. А потому, завидев своего господина в разворошенной кровати, Этелинг кашлянул.

Всякое шевеление под толстыми шерстяными одеялами прекратилось. Приободренный Этелинг попытался слегка прочистить горло.

— Ну ладно, ладно, Этелинг, — отозвалось стеганое покрывало. — Я уже проснулся.

Кровать скрипнула, и из-под одеял показалось виноватое лицо его светлости.

Ночь была долгой, а игра — серьезной; они с Костюшко вернулись в Лондон, привезя с собой убийцу, известного под кличкой Гамбит. После соответствующих расспросов и уточнений выяснилось, что это некий Шарль Корде, уроженец французской колонии Луизианы, и что он, несмотря на внешность оборванца, является доверенным и весьма высокопоставленным агентом Талейрана. Напарники оставили Корде на попечение Мисбоурна и решили отпраздновать успех; в памяти Уэссекса слишком живы были ночи, проведенные в канавах или под живыми изгородями, и потому он оказался чрезвычайно восприимчив к притягательной роскоши притонов и злачных мест Лондона.

Уэссекс провел рукой по волосам, возвращая им подобие порядка, признаваемого нынешней модой. Он взглянул на свою безукоризненную льняную ночную сорочку с таким видом, словно никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах он ее надел, — а потом перевел взгляд на слугу, со спокойствием, которое само по себе было обвинением.

— Чего желает ваша светлость сегодня утром, чай или шоколад? — сурово спросил Этелинг.

Уэссекс скривился.

— Моя светлость желает знать, в результате какого crise de coeur[10] ты, мой добрый Этелинг, вваливаешься ко мне в спальню раньше двух часов пополудни?