Ничейная магия. Сполохи (СИ) - Ростова Ирина Страница 33

Она дышала — и, значит, на этот статус можно было воздействовать, тут все было верно рассчитано, и Мист поняла это мгновенно, как только нос и рот, которыми она толком не могла управлять, заполнились водой. Легкие начало жечь, и мир заполнился кроваво-красным, и начал заливаться черным поверх, когда ее рывком подняли обратно. Она рефлекторно закашлялась, яростно выхаркивая воду, попавшую, кажется, просто везде. Глаза налились кровью, Мист толком ничего не видела за границами тоннеля мокрых волос, которые словно плясали друг против друга. В ушах звенело так, что даже голос брата святителя было не слышно, но когда вода снова начала приближаться, было понятно, что он отдал команду повторить.

Мист не успевала бояться, не успевала прийти в себя, и мир сузился до коротких передышек болезненного дыхания и бесконечного горения внутри, и звон в ушах складывался в мелодию на грани слышимости, которую словно напевали колючие звезды, водя хороводы в бесконечной тьме. Они звучали на разные голоса, пронзительно и пронизывающе, и каждый куплет был болезненной смертью, и каждый припев — не менее болезненной жизнью. Звезды пели все громче, и Мист уже видела их между чернотой, красным и короткими всплесками.

— Стоит ли нам сейчас поговорить? — различила она неожиданно четко, и голову ее рвануло назад. — Или еще не стоит? Что же ты хочешь мне сказать? Дай угадаю.

Брат святитель дернул ее подбородок в сторону и руку положил на глаз на повернутой к нему стороне ее лица.

— Ты думаешь, что будь у тебя твоя сила двинуть хоть пальцем, сказать хоть слово заклинания, ты убила бы меня и всех моих. А еще ты гадаешь, выдавлю ли я тебе глаза, или оставлю на потом.

Он не угадал, и почему-то в звенящей голове Мист это было как внезапная победа. Она думала, бессистемно и отрывочно, о том, что, может, именно так и было все с Мейли, именно такая судьба подстерегала его там, куда его позвали ранним утром после гулянки из Башни Атайн — прочь.

Были ли это Серые, или это был кто-то с такими же методами ведения дел? Но Видящие справились бы, получается. А она-то гадала, как можно запереть и замучать того, кому подвластны Домены. Оказывается, вполне даже можно. Ей нужно было ощущение или слово чтобы зацепиться или позвать, а сейчас ни то, ни то не было ей доступно.

Давление на веко усилилось, Мист почти ощутила, как глазное яблоко начало смещаться в глазнице, но брат святитель, видимо, слишком любил играть со своей добычей.

— Ты помнишь, что я хочу узнать? Где твой пособник. Где твой схрон, — методично перечислил он и резко оттолкнул ее голову. — И рецепты снадобий.

Это было новое. Мист, несмотря на свое запутанное состояние, была уверена, что в первый раз речь шла только о пособниках и лаборатории, но, кажется, цели брата святителя простирались немного дальше.

Что ж, надо отдать должное его практичности — ересь ересью, а наборы снадобий имени Мейли-из-Сполохов наверняка были обследованы, проверены и признаны эффективными, точно так же, как самой Мист хватило нескольких минут в свое время, чтобы понять, насколько это нужные и важные вещи.

— Воду, — сказал брат святитель, и круговорот начался снова. Мист не успевала ни думать, ни пугаться, только судорожно и с болью дышать, когда было можно, и умирать каждую секунду, пока вокруг нее была вода и хороводы искрящихся хвостатых звезд. Мист бы попросила их о помощи, если бы знала, что они услышат.

Но отчаяние не приходило до тех пор, пока Мист не подумала о Воине, который ничего не знал, ничего не понимал, ничего не решал, и что будет с ним? Если его поймают, его уничтожат — потому что поставить его на службу не удалось толком даже Алгару, который его создал. Либо станут изучать и пытать, хотя, конечно, это будет сложно. У Воина отсутствовало восприятие боли и почти отсутствовало ощущение повреждения — по крайней мере, все мелкие раны, которые он получал на памяти Мист, не вызывали у него ровным счетом никакой реакции. Мист сама принудительно их промывала и перевязывала, а ему было плевать. Не плевать ему было, как выяснилось совсем недавно, только на то, что причиняло боль самой Мист.

И он был зависим — полностью зависим от нее, хоть и мог базово поддерживать свое существование. Находить какую-то еду, отмывать грязь, если появлялся запах, всякие такие простые вещи по обслуживанию. Но в основополагающем смысле он ничего не решал, и теперь так и будет сидеть в Сторожке, пока его не найдут, или пока не умрет, не разрушится, от недостатка еды ли, или от каких-то других причин.

Это было неожиданно болезненным осознанием, куда хуже понимания того, что без нее всякие подозрительные великие тайны останутся не раскрытыми. Никто не узнает, что произошло с Мейли, никто не доберется до эль-Саэдирна. А еще никто не позаботиться о маленьком странном демоненке из Сарэна, который каждый раз так ждет ее визитов. Но он, по крайней мере, уже показал свою способность выживать и справляться без чьей либо помощи.

А вот Воин — Воин был сродни домашнему животному, кому-то, кого она приручила и забрала себе, чтобы отвечать полностью, от и до. Лечить, кормить, вести за собой. И мысль о том, чтобы оставить его там, бросить навсегда, была ужасной.

Будь он живым, по-настоящему разумным, он, конечно, что-то придумал бы, освободил бы ее, и все было бы хорошо, но он был тем, чем был — немногим больше, чем Марионетка, живой труп, облеченный волей создателя.

Аш, узнай он о том, что случилось, конечно, попытался бы помочь. Он был до странного привязан к Мист, и наверняка бы вытворил что-то, и с учетом его продолжающейся огромными шагами эволюции — у него даже могло получиться. Но Аш был в Сарэне, и, по честному, Мист предпочитала, чтобы он оставался там, в безопасности, потому что, если бы еще и он влип, она бы себе не простила. Она уже потеряла столько друзей, сколько никогда не думала обрести, и даже думать об этом ей не хотелось.

Мейли, подумала она, болезненно дыша ободранной носоглоткой, в очередной раз, против разумения, пытаясь дотянуться до пляшущих звезд, обращаясь к нему почти как к божеству. Помоги мне, если ты слышишь.

Дея, зову тебя.

Но они молчали — оба, потому что, Мист казалось, только потому, что колючие звезды, поющие свои песни, были слишком далеко.

Шум в ушах не отступил, когда брат святитель снова дернул ее голову вверх, заставляя смотреть себе в глаза. Мист бездумно послушалась, нерассуждающе отмечая их необычный цвет, фактуру перелива и форму разреза. Эльфийская кровь? У Виля похожие глаза.

У Воина похожие глаза, потому что это глаза Виля.

У Мейли глаза другого цвета.

Святитель что-то говорил, открывая и закрывая рот, и кривлялся лицом, показывая какие-то акценты на словах, но Мист не слышала его, не могла услышать, потому что гул в ушах был сильнее ее, громче ее собственных тающих мыслей.

Брат святитель раздраженно отбросил ее, и следом за этим Мист ощутила новый короткий удар боли, пробившийся даже сквозь блокаду бесчувствия, совмещенный с картинкой безразличного лица того из братьев, который поймал ее. Убедившись, что она не может ничего сделать — он потыкал пальцем ей в лицо, в рану, наблюдая за реакцией — он отошел, оставив ее на полу. Несколько мгновений равновесие сохранялось, но потом что-то перевесило, и Мист рухнула лицом вниз, и перед ее глазами оказались только доски пола.

Никто и не подумал ее поднять и переложить.

Раздраженные легкие горели огнем практически нестерпимо, и время от времени ее сотрясал рефлекторный кашель, и тогда кто-то подходил — Мист видела только сапоги — и пинал ее, от чего картинка немного смещалась в сторону. В конце-концов, в кадр попал стол, за которым сидел брат святитель, и что-то писал с самым сосредоточенным и благостным видом.

Вокруг было тихо — но Мист не была уверена, тихо ли потому, что звуков нет, или у нее все еще что-то со слухом. Но нет — вроде бы, это скрип пера, а это — шелест кожаных пластин, трущихся друг о друга, значит, слух вернулся — но ей сейчас нужен был не слух. Мист бесконечно, круг за кругом, раз за разом, пыталась почувствовать что-то, дотянуться до Доменов руками, или дозваться мыслью, но отклика не было. Она была заперта в своем теле, как в тюрьме и трудно было не провести аналогию — а если Мейли в самом деле был вот так же пойман в ловушку плоти, все еще живой, находящейся боги знают где? Может быть, его даже все еще продолжают мучать, и от этого он далеко не всегда нормален? Ведь когда-то он почти разумный, почти адекватный, способный помочь и объяснить, а когда-то — безумный, болезненно-жестокий.