Дети песков (СИ) - Маркелова Софья Страница 33

Как только они вновь оказались в этом тихом, наполненном особой атмосферой месте, Ашарх тотчас же принялся за обучение своего спутника залмарскому языку. Профессор решил для себя, что будь тот хоть его верным охранником, хоть подлым убийцей, но он все равно займется образованием этого юноши. Времени из-за отсутствия Лантеи было предостаточно, а безделье и неимение хоть какого-либо собеседника его тяготило. Так почему бы Ашу было не вспомнить о своих преподавательских навыках и не принять этот своеобразный вызов его профессионализму?

Большую часть дня мужчины провели в библиотеке. Пару раз Манс бегал на дворцовую кухню за напитками и лишайниковыми лепешками, хотя профессора уже начинало тошнить от этого горьковатого блюда. Залмарский язык давался брату Лантеи непросто, но юноша старался изо всех сил, и Ашарху было приятно видеть это стремление приобщиться к знаниям, поэтому и он не собирался отступать. Весь крохотный центральный столик библиотеки был завален грудами исписанных пергаментных листов, но дело двигалось медленно. Конечно, самые большие трудности возникали с произношением: у Манса совершенно не получалось повторять звуки, которых не было в его языке. Зато шипение постоянно проскальзывало в каждом слове.

Сложнее всего для Аша же оказалось объяснять значения слов и саму их структуру, поскольку пустынный народ с самого начала веков использовал лишь иероглифы. Сначала профессор пытался жестами описывать предметы, о которых говорил, но после столкнулся с абстрактными понятиями, где не помогали даже простенькие иллюстрации. Манс вскоре тоже заметил это досадное затруднение в обучении, а потому жестами попросил профессора подождать и ушел из библиотеки. Вернулся он с толстой потрепанной книгой на изегоне, из которой торчало огромное количество листков и закладок, углы ее были потерты, а обложка частично отсутствовала, словно кто-то со злости поглумился над этим манускриптом.

Однако когда преподаватель открыл принесенную Мансом книгу, то понял, насколько в действительности была ценна эта вещь. Даже несмотря на то, что все свободное место каждой страницы было исписано или изрисовано беспорядочными заметками, Ашарх догадался, что начало монументального труда представляло собой подобие букваря. К небольшим, но понятным рисункам вели стрелки и были подписаны крупные отдельные иероглифы. Полистав ветхий том дальше, профессор сделал вывод, что книга являлась чем-то вроде пособия по поведению для детей. Конечно, текст Аш разобрать не смог, но иногда встречались понятные иллюстрации, означавшие самые разнообразные вещи: жесты приветствия, молитвенные позы, правила приличия за столом и целые разделы, посвященные поддержанию пристойного внешнего вида.

С книгой обучение пошло быстрее. Иллюстрации хорошо помогали пополнять словарный запас Манса, и уже ближе к вечеру юноша начал говорить свои первые простейшие предложения и словосочетания на залмарском языке. В целом Ашарх был доволен, что за один день ему удалось достигнуть такого прогресса, хотя до полноценного общения еще, конечно, было далеко. Хетай-ра тоже был уставшим, но счастливым, ему такое времяпрепровождение пришлось по душе. Он записывал несложные транскрипции каждого нового слова, так что к концу многочасового занятия Манс обзавелся собственным словариком, куда неустанно заглядывал.

Где-то ближе к ужину в библиотеку после вежливого стука заглянула Дайва, молодая прислужница Мерионы, которая принесла для юноши маленькую аккуратно сложенную записку. Сын матриарха спешно раскрыл лист пергамента и вчитался в текст, но уже буквально через пару секунд разгневанно скомкал послание и бросил на пол, ругаясь себе под нос на изегоне. Дайва молча подобрала смятую записку и удалилась из комнаты так же тихо, как и пришла. Аш смотрел на разыгравшуюся перед ним сцену с интересом, но Манс не стал ничего ему объяснять, да он бы и не смог. А вот настроение юноши стало гораздо хуже, и он погрузился в мрачную задумчивость.

Лантея без остановки брела по песчаным дюнам. Однообразные золотистые гребни поднимали девушку к самому солнцу, чтобы потом опустить ее к подножию очередного холма. Воздух был раскален настолько, что каждый вдох давался с трудом. Хетай-ра замотала лицо платком, оставив только узкую щель для глаз, но в рот и нос все равно постоянно попадал вездесущий песок. Бескрайние пустыни тянулись до самого горизонта, а Третий Бархан давно остался где-то позади.

Лантее пришлось идти пешком, так как рядом с городом сольпуги не рыли свои норы, а почти целый день добираться до предгорий Мавларского хребта только ради ездового паука показалось хетай-ра неразумной тратой времени. Ей вполне могло повезти, и если где-нибудь на своем пути она бы высмотрела норы сольпуг, то непременно заарканила бы одну, но пока что богиня ей не особенно благоволила. И все, что оставалось дочери матриарха, — это шагать дальше, постоянно осматривая песок. Каждая неясная тень растения заставляла сердце девушки застывать в робкой надежде, но ее всякий раз ждало только разочарование: чаще всего это были обыкновенные высохшие кусты джантака или перекати-поле.

И никакого намека на цветок пустыни.

Бурдюк с водой, приятно оттягивавший пояс, давал Лантее надежду продержаться под солнцем около недели. Если бы ей удалось найти хотя бы один из действующих колодцев, то можно было рассчитывать на целых две недели. Больше она бы не выдержала: питаясь одними корнями растений, кактусами и случайно пойманными птицами или тушканчиками, невозможно было провести в пустынях Асвен много дней.

Солнце уже медленно клонилось к горизонту, и девушка наконец решила устроить небольшой перерыв, спрятавшись в тени высокой дюны. Она с наслаждением вытянула уставшие ноги, стянула с головы платок и отерла вспотевшее от зноя лицо. Облизнув высохшие губы, хетай-ра сняла с пояса бурдюк и сделала один небольшой глоток. Но практически сразу же сплюнула воду на песок. Она оказалась соленой.

Лантея издала протяжный жалобный стон, закрыв лицо руками. Как она могла довериться матери и сестре в такой момент и принять из их рук этот бурдюк?! Нельзя было даже надеяться на то, что ей позволят так легко и просто пройти испытания. А ведь всего лишь надо было лишить ее жизненно необходимой в пустынях воды в надежде на то, что младшая дочь признает поражение и вернется домой с позором. Выжить в пустынях даже пару дней, иссыхая от жажды, невозможно.

Девушка вылила соленую воду, с горечью наблюдая за тем, как ручейки влаги весело бегут по песку. Хорошо, что она хотя бы не приняла нож из их рук, он наверняка оказался бы подточенным или просто тупым. Вот только теперь ее срок пребывания в пустынях ограничивался тремя днями. Если бы она нашла действующий колодец, то это можно было бы посчитать настоящим благословением богини, а пока ей оставалось лишь перебиваться сочными плодами опунции и надеяться на лучшее. Но о том, чтобы возвращаться в Бархан, не было даже мысли. Это автоматически засчитанное поражение в испытании, что до конца жизни лишило бы ее права голоса.

Лантея тоскливо посмотрела себе за спину, ощущая в груди нараставшее негодование. Там, далеко позади, остался Ашарх. Окруженный врагами, он был совершенно один в чужом городе, ожидая ее возвращения с победой. Сила всегда рождается из боли и превозмогания. И Лантее это хорошо было известно. Если бы она позволила себе сдаться в тот момент, позабыв о гордости и своих чаяниях, то вряд ли когда-нибудь сумела бы себя простить за такую слабость. Ей нужно было идти вперед, даже если она не желала этого, даже если ей грозила мучительная смерть под раскаленным солнцем. Она должна была шагать дальше. Ради себя, ради своего народа и ради друга, которого просто не могла подвести.

Хетай-ра поднялась на ноги, упрямо сжала губы и направилась вперед, внимательно осматривая песок у себя под сапогами.