Анна Чарова - Волчонок на псарне (СИ) Страница 33

— Садись за стол, как я. Поужинаем и пойдем спать.

Он уселся на деревянную штуковину, я сделала так же и скривилась, согнула ноги в коленях, подтянула к животу, но заметила, что колдун недоволен, и вытянула их. Неудобно, жуть! Заднице твердо, спина, как палка, не нагнешься толком.

Толстая розовая тетка принесла похлебку в деревянной миске и черпачки, я схватила миску, поднесла к губам, но колдун хлопнул по столу. Взял черпачок, опустил в похлебку, зачерпнул немного и отправил в рот.

— Учись.

Хотелось взять миску и надеть ему на голову, а черпачок в рот запихать. Уж и поесть по-человечески нельзя! А потом что будет нельзя? Дышать, разговаривать? Зажмурившись, я сжала руки в кулаки. Никто никогда не указывал, что мне делать, разве что Прыщ, за что был бит. Ну, в последний раз так точно. Но если вылью еду на колдуна, будет хуже. Надо перетерпеть злость.

— Молодец, — оценил колдун мои усилия.

Чтоб ты сдох! Поглядывая исподлобья, я взяла черпачок, опустила в похлебку, набрала туда еды, отправила в рот. Еще и еще раз. Мучение сплошное, лучше лепешкой наесться. Отложив черпачок в сторону, я принялась жевать, но колдун наклонился и проговорил:

— Тебе нужно учиться управляться с ложкой. Давай лучше сама.

— Есть не хочется, — ответила я.

— Работай ложкой, — распорядился колдун. — Пока все не съешь, не остановишься.

Рука схватила проклятый черпачок и принялась кормить меня насильно. Сначала думала, что из вредности глотать не буду, но где уж там. Тогда я закрыла глаза и сдалась. Ничего, колдун, ты свое получишь, клянусь!

Наконец похлебка закончилась и, подавляя желание обозвать колдуна и запустить в него ложкой, я отложила ее в сторону, опустила голову, чтоб лишний раз его не видеть.

Мы поселились в комнате с двумя топчанами для сна. Мне привычней было спать на полу, я попыталась стянуть тюфяк, но колдун велел:

— Раздевайся, ложись, как есть.

Он приказал, и тело избавилось от рубашки, затем — от штанов. К счастью, колдун повернулся к стене и не смотрел на меня, иначе не знаю, как пережила бы позор… Пережила бы, наверное, до сих пор ведь живая, и буду жить целых сто лет. Привыкну, смирюсь…

Нет! Никогда. Тебе меня не сломать, проклятый колдун!

Повернулся он только, когда я накрылась одеялом и подтянула колени к животу.

— Теперь поворачивайся к стене и спи. Пожелал бы тебе хорошего сна, но над твоими мыслями я не властен.

Хорошо, хоть мысли остались моими, подумала я перед тем, как заснуть.

***

Самым отвратительным для меня было — завтракать с помощью черпака, ложки то есть, и сидеть на стуле, свесив ноги. Не еда, а наказание! Колдуну же нравилось поедать ложкой кучу жидкой сладковатой гадости, похожей на рвоту. Не пойму, что за радость эта ложка, когда гораздо удобнее есть руками? Или еще проще — наклонить тарелку и понемногу выливать гадость в рот. Нет же, мучайся.

Ненавижу тебя, колдун. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! От злости я аж подавилась, отодвинула пустую тарелку. Хорошо, хоть мысли он читать не умеет, иначе ему было бы неприятно находиться рядом со мной и смотреть, как жестоко я его убиваю.

Промокнув рот тряпкой, колдун встал.

— Идем, Талиша. Ты еще не знаешь, но у тебя сегодня счастливый день, я даже завидую тебе, потому что ты впервые увидишь море.

После завтрака мы снова сели в карету и поехали. Здесь вокруг были холмы и лес такой густой, что неба не видно. Вспомнив, как добрый лес помогал мне с Мышем, я снова попросила помощи, но он не избавил меня от злой воли колдуна. Я по-прежнему не могла ей противиться.

Если вчера случившееся оглушило меня и притупило чувства, то сегодня нахлынуло отчаянье. Не хотелось ни двигаться, ни дышать, казалось, что мир злой — и люди, и деревья, и даже воздух. Спрятаться, залезть от них под лавку, в темноту.

Ближе к вечеру мы въехали в стойбище… Точнее, город мягкотелых, где тоже были каменные дома с красными крышами. Колдун сказал, что он называется Сердце Дракона, и дальше мы не поедем, останемся тут, "пока не подует благоприятный ветер".

Мы ехали между высокими домами, будто в овраге. Люди здесь были яркие, в красивых разноцветных одеждах, их было много, так много, что казалось, пестрая река течет вдоль дороги. Только теперь стало ясно, какие крошечные семьи заргов, в Пустоши, откуда мы пришли, мягкотелые не строили городов, там людей было мало, и мне думалось, что нас много, теперь же стало ясно, что заргам никогда не одолеть мягкотелых, даже если все семьи объединятся.

И как жить дальше? Я смотрела на улицу, и в груди будто бы росла дыра, затягивала внутрь краски, людей, радость, никогда не будет, как раньше, будут чужие люди и чужой мир, меня лишили воли, и я не могу даже умереть…

Впереди, за домами, блеснуло что-то ослепительно-синее и снова исчезло за каменными стенами, и я напряглась, вытянула шею, глядя перед собой. Что это там…

Снова блеснуло, вроде бы у синевы не было конца, а когда мы выехали на пятачок, где толпились страшные бородатые дядьки, я захлебнулась собственным дыханием. Передо мной словно расстилалась бесконечная шелковая ткань, синева вздыхала, колыхала огромные лодки с изогнутыми носами, весел у них было очень много, так много, что не хватит рук, чтоб посчитать. Красивые, гордые, с трепещущими полотнами на длинных палках. По лодкам бегали люди, одна, двигая веслами, отплывала назад. Лодки поменьше стояли на берегу, перевернутые вверх днищами. Два усатых дядьки выгружали из маленькой лодки, прибившейся к берегу, кадушку с рыбой. Над синей водой туда-сюда сновали белые птицы с черными кончиками крыльев, истошно вопили, одна такая околачивалась возле рыбаков, когда у них из кадушки выпала рыба — небольшая, серебристая, с ладонь — схватила ее и полетела прочь.

Было так красиво, что я забыла о колдуне, о том, что я теперь — рабыня, об уготованной мне страшной участи, и пожирала море глазами, впитывала ощущения.

— Можешь подойти к воде, но учти, она соленая…

Не дослушав его, я спрыгнула на землю и побежала босиком по серым круглым камням, остановилась у кромки воды, которая то накатывала на берег, ворочая камешки и оставляя белую пену, то убегала. Не задумываясь о том, что будет дальше, я скинула рубаху и плюхнулась в воду прямо в штанах, нырнула, открыла глаза и увидела солнце, состоящее словно из множества мерцающих кусочков, косые лучи, пронзающие толщу воды и трепещущие на дне.

Вынырнув, я шумно выдохнула, прочистила нос, облизала соленые губы и поплыла к берегу. Красота-то какая! Развернувшись, не удержалась и снова нырнула, потом — еще и еще раз. Не хотелось в духоту кареты, а тем более — видеть отвратительную рожу колдуна. Так хорошо, как будто ничего страшного не случилось. Стать бы рыбой, уплыть бы и все забыть.