Антон Грановский - Сияние богов Страница 33

– Этот гад собирался метнуть мне в спину нож, – объяснил чародей. – Он должен был убить меня, а потом ты – его. Я не хотел, чтобы ты убивал кого-то из-за меня.

– Но сам ты сделал это с легкостью, – заметил Глеб.

Лудобок посмотрел на него серьезным, внимательным взглядом и пояснил:

– Урфин пытал мою мать. Есть ли в мире преступление страшнее этого?

– Вероятно, нет, – ответил Глеб и взглянул на ратников. – Сейчас мы сойдем с дороги и пропустим вас! – сказал он. – Телегу с конем оставите нам! Советую вам мчать отсюда во весь опор и никогда больше сюда не возвращаться! Если я увижу вас на своем пути снова – перебью всех до одного!

С этими словами Глеб подал знак Рамону и Хлопуше, потом обхватил Лудобока рукою за покатые плечи и быстро свел его с большака.

Глава шестая

ИСТОРИЯ ПРО КРАСНУЮ ЯЩЕРКУ

1

У добытчика Буна не было ни отца, ни матери, ни дядьев, ни теток. Семь лет назад по селу Очиково прокатилась моровая болезнь, после которой из всех родичей Буна уцелел один лишь двоюродный дед – Родим.

Буну об ту пору шел тринадцатый годок. Возраст большой для отрока, но малый для мужика. И пошел бы он по миру с котомкой, коли б не дед Родим.

…Хороший был плотник дед Родим. Столы ладил такие, что хоть вдесятером на них становись и прыгай – ничего им не сделается. А уж лавки-то, лавки! Сядешь – не захочешь вставать.

Про крепость и надежность Родимовых поделок по деревням и селам ходили слухи, и даже князь заказал ему сделать столы и лавки для своего пиршественного зала. А после – когда посмотрел, как ловко плотник Родим справляется с топором да как сноровисто кладет на свои изделия резьбу, заказал ему и сам трон!

Осиротевшего Буна плотник Родим взял себе в ученики и года через три сделал из него такого отличного мастера, что даже изредка подумывал – уж не зря ли? Отберет ведь, постреленыш, кусок хлеба. Изо рта вынет.

Прошло, однако, еще три года, и понял Родим, что Бун ему не соперник, а совсем наоборот – подмога и надежа на старости лет. А случилось это так.

Пошел однажды дядька Родим в лес – присмотреть парочку хороших березок для будущих изделий, да вдруг побелел, как полотно, и рухнул на траву.

Благо поблизости был Бун. Подбежал он к Родиму, заглянул ему в лицо. А поняв, что Родим без сознания, пыхтя и потея, взгромоздил дядьку Родима себе на плечи и потащил его по тропе прямо к Хлынь-городу.

Позже, уже вечером, когда Родим после долгого беспамятства открыл глаза и глотнул водицы, он посмотрел на внучатого племянника жалобным взглядом и сипло позвал:

– Слышь-ка, Бун?

– Чего, дядька Родим? – с готовностью откликнулся Бун.

– Ты ведь меня не бросишь?

Брови парня изумленно взлетели вверх.

– С чего ты взял, что я могу тебя бросить?

Посмотрел плотник на пылающие обидой глаза внучатого племянника, припомнил, какими добродушными да сердешными были отец и мать мальчишки, и улыбнулся:

– Знаю – не бросишь. Не такой ты человек. Однако боюсь я за тебя, парень.

– Чего боишься, дядька Родим?

Старый Родим сдвинул седые брови, вздохнул и ответил:

– Ремеслу своему я тебя обучил. А вот про жизнь не рассказал. Добрый ты парень, но неопытный. Обманут тебя лукавые люди, разобьют тебе сердце.

Сказав это, закрыл старик Родим глаза и снова впал в беспамятство.

С утра Бун побежал к тетке Яронеге, торгующей близ торжка разными целебными мазями и снадобьями. Долго втолковывал Бун толстухе, закутанной в цветастый платок, про болезнь своего деда – и про смертельную бледность, и про синие круги вокруг глаз, и про странные черные крапинки на посинелых губах. Яронега слушала, слушала, и чем дальше слушала, тем мрачнее делалось ее лицо. А когда Бун закончил рассказ, она вздохнула и произнесла:

– Твоего деда можно вылечить, Бун. Но лечение – дело дорогое, затратное.

– Ты скажи, чего тебе надобно, тетка Яронега! – потребовал, чуть не плача, Бун. – Хочешь, я тебе заново весь дом обставлю и ни медяшки с тебя за то не возьму?

Яронега улыбнулась толстыми губами.

– Слышала я про твое искусство, парень. Говорят, ты можешь выстругать ножом ставенки с закрытыми глазами? Правда али нет?

– Могу, тетенька! – Бун приободрился. – Только скажи: я тебе таки ставни вырежу, что все вокруг полопаются от зависти!

Тетка Яронега засмеялась.

– Верю, что полопаются. Только не нужны мне ставни, отрок. О другом тебя попросить хочу.

– О чем же, тетка Яронега?

Лекарица стерла улыбку с губ, вздохнула и сказала:

– Дело, отрок, вот какое. Твоего деда укусила голубая ящерица. Яд ее разъедает не только тело твоего старика, но и самую его душу.

Бун побледнел.

– И что же теперь делать? – промямлил он. – Как горю помочь? Ты говори, тетенька, не томи. Все, что скажешь, исполню.

И Яронега продолжила:

– Живет в Гиблой чащобе другая ящерка, красная, как горящий уголек. Яд ее страшнее, чем яд голубой ящерки. Любой, кого красная ящерка укусит, превращается в гнилую колоду.

Бун передернул плечами:

– Зачем ты мне это рассказываешь, лекарица?

– Затем, что только яд красной ящерки может спасти твоему деду жизнь. И не только жизнь, но и самую душу.

Бун нахмурился. Некоторое время он молчал, обдумывая странные слова Яронеги, а потом вздохнул:

– Не понимаю я тебя, тетенька. Ты ведь сама только что сказала, что красная ящерка ядовита.

– Так-то оно так. Но голубая и красная ящерка промеж собой враги. Как вода и огонь, как ветер и сухой листок, как волк и человек. Как вода тушит огонь, так и яд красной ящерицы исцелит твоего деда от смертельной хвори. Пойди в Гиблое место и поймай красную ящерку. Принеси мне ее живой. Выдавлю я из ее пасти яд и дам твоему деду. Он и поправится.

Бун поскреб в затылке, растерянно посмотрел на лекарицу и сказал:

– Благодарю тебя за добрый совет, тетенька. Только… чем же мне тебе отплатить?

– Красная ящерка и будет твоей платой.

– Как это? – не понял Бун.

Лекарица улыбнулась.

– Да вот так. Слышала я, что яд красной ящерки, коли смазать им кожу, молодит лицо. Так молодит, что и пятидесятилетняя баба, такая как я, будет смотреться двадцатилетней девицей.

– Так ты хочешь омолодиться? – удивился Бун такому пустяку. – И только-то?

Яронега усмехнулась.

– Для тебя это пустяк, знаю. Это потому что ты еще молод и не понимаешь, как тяжело бабе стареть. А я готова подставить руку под топор, лишь бы сбросить десяток лет.

Бун молчал, боясь снова ляпнуть не то и обидеть лекарицу. Но про себя подумал: «До чего ж глупый народ бабы, если все так, как говорит Яронега. Нешто можно человеку без руки? Ни стол сладить, ни лавку сколотить. И все заради чего – заради гладкой морды?»