Владимир Васильев - Джентльмены непрухи: [сб.] Страница 33

Любое разумное существо хочет как следует познать свой Дом, как бы он ни назывался — дворцом, хрущобой, лачугой, иглу, бунгало или еще какой саклей. И каждому должно свой Дом познать. А то, что большинство из вышеперечисленных названий помнят только замшелые пни вроде меня... так время ж имеет свойство течь. Причем чем дольше живешь, тем быстрее оно, подлое, течет. Я по средам всегда в баскетбол играю с приятелями — с девятнадцатого года, между прочим, всего два пропуска было!!! Так вот, раньше, помню, от баскетбола до баскетбола неделя пока-а-а пройдет... А сейчас вроде вчера только играли, а меня менеджер спальни в любом месте Дома ловит и вежливо долбит: «Дмитрий Тимофеич! Через час баскетбол! Вам свежую форму в раздевалку переслать?»

В общем, пообещал я Пашке, что уже выхожу к столовой и побрел в душевую. У меня там все по старинке, даже ионизаторов нет. Хотя сервис-менеджер нашего этажа уже все уши насквозь прожужжал. Долго еще, дескать, будем антисанитарию в Доме разводить? Ну не люблю я ионный душ, я люблю обычную очищенную воду!

К сроку я привел себя в порядок, взбодрился коньячком и перенесся в нужную точку Дома. Попутно выбрал запись из фонотеки. Не какой-нибудь нынешний бум-бум, не люблю я его, голова от него пухнет. Я классику уважаю — «Арию», там, «Дип Перпл» или «Айрон Мейден». Семейный сегмент музыкального менеджера услужливо принялся транслировать выбранную запись прямо в мозг, через чип. Очень удобно: и окружающим не мешает, и слышать продолжаю всех. Музыка звучит внутри и это глубоко правильно.

Сегодня я выбрал «Puerto del Sol» Зденека Светча. «Дом Солнца», одну из старейших мелодий Земли в обработке знаменитого маэстро.

Василиска уже прекратила колдовать, пила кофе из стильной несимметричной чашечки и курила какую-то гадость. Я поморщился: не люблю табака. Впрочем, морщился я зря, Василиска заранее актировала кухонный поглотитель. Знает, что дед Дима не курит, заботится.

Приятно.

— Привет, дедуля! — Василиска кокетливо помахала ручкой. Дым срывался с кончика ее сигареты и бесследно исчезал. Пахло молотым кофе, слегка разогретым жирком и восточными специями.

— Я вам по отбивнушке сообразила и яичницу. Ну и салатик твой любимый, конечно.

— Спасибо, киска! — поблагодарил я. Искренне. Василиску я тоже люблю... Я всех своих детей и внуков, да и вообще людей, любил, люблю и буду любить — пока мы все живы в нашем общем Доме. Я даже инопланетян почему-то люблю — в глобальном, разумеется, смысле.

Тут явился Пашка; с порога завопил «А-а-а-а!» и с разбегу запрыгнул мне на колени, благо я успел присеть к столу. Иначе просто прыгнул бы на меня, как наш котяра Бубу на старое дерево посреди лужайки. Сто раз я это видел, лужайка прямо перед окнами моей спальни. Кстати, я говорил, что у меня в спальне окна настоящие, спектритовые? Не люблю голографических миражей по стенам, неживые они какие-то. И показывают не жизнь, а записи. А у меня — вполне настоящий кот, настоящее дерево и настоящая зеленая травка, в любое время можно пойти и поваляться, что мы с Пашкой частенько и проделываем, когда я не на дежурстве.

Лопал Пашка сегодня на диво исправно, даже с вилкой обращался невероятно ловко. Ну, естественно — кто ж будет затягивать завтрак перед долгожданным походом в музей? Поэтому я порезал ему отбивнуху на кусочки, яичницу тоже порезал — обращение с ножом пока для Пашки еще проблема. Мал.

Запив молоком, мы дружно проорали Василиске: «Спасибо!» Та напутственно чмокнула каждого из нас в щеку — сына присев, а меня — встав на цыпочки.

И мы двинулись в музей.

У каждого взрослого теперь есть персональный домашний транспорт; Пашка по малолетству такового еще не имел и самостоятельно передвигаться мог только пешком. Тем не менее это чудо частенько заглядывало ко мне в кабинет или спальню, хотя Василискины с сетевым гением пенаты расположены довольно далеко от моих. Подбрасывает этого карапуза кто-нибудь, не иначе.

Музей как раз перенесли на новое место, куда-то на Ах-лензию, в субтропики. Я тут еще не бывал, так что и сам озирался с превеликим энтузиазмом.

Помещение под музей отдали весьма просторное, в нашем Доме таких, конечно же, много, но все-таки... Больше всего оно напоминало футбольный стадион или баскетбольную арену. Или космопорт. Эдакая огромная ракушка посреди апельсиновых рощ. Земные апельсиновые деревья на Ах-лензии вполне приживались, даже вымахивали повыше обычного — тут тяготение низкое. Смешно подпрыгивая при каждом шаге, отчасти — с непривычки к тяготению, отчасти — из известного детского обычая, Пашка потащил меня ко входу.

Мы часто с ним ходим в музеи, поэтому ритуал Пашка выучил назубок.

Сначала к кассам, потом к накопителю для тех, кто желает осматривать музей не в одиночку, а с экскурсоводом. Ну а как экскурсовод появится — в захватывающий мир нового музея, в мир пыльной древности или пронизанного Домашней фемтоэлектроникой дня сегодняшнего, в зависимости от характера экспозиций.

В экскурсоводы нам досталась очень симпатичная и моложавая тетенька, все при ней, и одета во что-то ультрамодное; но меня-то не проведешь.

Глаза выдают возраст. Ей не меньше восьмидесяти. Пригласить, что ли, эту даму после работы в ресторанчик? Если одинока — может, и к себе приглашу, на коньячок или вино. А если не одинока, так и отбить не грех. Я ведь тоже мужчина хоть куда, хоть и на пенсию досрочно выпинывают. Зато на стометровке до сих пор легко из двенадцати секунд выбегаю. Не как раньше, конечно, не девять с хвостом... Но все же.

С момента потери жены я предпринимал несколько попыток сойтись с женщинами, которые мне нравились. Но все как-то не складывалось.

Хоть экспозиция в музее была и новая, вскоре выяснилось, что изменилось в ней не слишком много. Поэтому я предоставил Пашке и стайке таких же любопытствующих в возрасте от трех (это Пашка) до сорока—пятидесяти (инопланетянин-коану, их возраст очень легко определить) слушать рассказ миловидной экскурсоводши, а сам снова провалился в воспоминания. Переходил от экспоната к экспонату, от голограммы к голограмме, от зала к залу, а сам вспоминал.

Вспоминал, как точно так же когда-то с отцом впервые пришел в похожий музей, как с восторгом и непониманием глядел на индейский вигвам и поражался — как Дом может быть таким микроскопическим? Чуть больше человека? Как бродил по клетушке со странным названием «коммуналка», в которой, как неродившийся цыпленок в яйце, в тесноте и духоте ютились целые семьи. Не такие, конечно, многолюдные, как наша, тогда и семьи были поменьше.

Вспоминал, как бывал в музее потом с детьми и внуками.

Как сам жил в тоннелях под Марсом, в двадцать шестом. Тогда Марс как раз объединился с земным Домом. Как вскоре после этого впервые с нашим Домом столкнулись инопланетяне и как интересно было посмотреть на их Дом. Как появились первые межзвездные транспорты в нашем уже общем с иноплянетянами Доме. Как вслед за этим Дом начал расти столь стремительно, что необвыкшиеся люди терялись перед миллионами незнакомых сервисных отделов.