Юлия Кулинченко - От топота копыт [СИ] Страница 33

Грай остановился, разглядывая намалеванного на вывеске красноносого мужика с кружкой в руке. «Веселый мельник» гласила крупная надпись над рисунком.

– Зайдем? – травник кивнул на дверь. – Тут давешний бард выступать должен.

Я с сомнением покосилась на высокие ступеньки:

– Угу, кто зайдет, а кто и здесь на свежем воздухе попасется.

Парень, в задумчивости почесал кончик длинного носа. Встрепенулся и дернулся к крыльцу.

– Сейчас!

Я недоуменно пожала плечами, прикидывая, что он задумал. Через минуту окно корчмы распахнулось, и показалась довольная физиономия Грая.

-Итка, иди сюда! Я столик занял!

Я, даром что рост позволял, заглянула с улицы в зал. А что? Хороша идея!

В целом мы устроились довольно сносно. Травник в корчме у окошка, я снаружи, облокотившись на широкий подоконник. Народа было немного, и весь зал просматривался, как на ладони. Знакомый бард уже что-то тренькал, настраивая лютню. Углядев нас, кивнул как старым знакомым и приветливо улыбнулся.

Посетители галдели, предвкушая выступление. Грай махнул, подозвал подавальщицу, и через минуту на столе появилось пара кружек с высокой пенной шапкой. Сцапав ближайшую за ручку, я внимательно принюхалась к содержимому. В нос шибанул крепкий запах браги.

– А это, собственно, что?

– А это, собственно, медвянка! – травник победоносно ухмыльнулся. – У нас сегодня день тяжелый был, нервы надо успокоить!

Я осторожно отпила. Крепкая, зараза!

Алкоголь кентавры употребляют редко. Если пьют, то в основном ягодную брагу, да и то, на Ветробожий день. Во-первых, что бы напоить не малое тело, той браги ведро надо, во-вторых в состоянии опьянения и без того неспокойная наша натура, приобретает совсем уж неуправляемую буйность. Молодежи вроде меня, по-хорошему, алкоголь вообще не полагается. Пара глотков вина на свадебном сговоре за здоровье молодых не в счет. Это действо носит скорее ритуальный характер. За столом, на чествовании новых пар, по кругу пускают общий кубок. Каждый глоток несет с собой пожелания молодым и напутствия на дальнейшую совместную жизнь. Хотя были случаи…

Я нервно вздрогнула, вспоминая историю с медовухой и грибочками.

Бард наконец-то настроил инструмент и внимательно оглядел собравшихся, прикидывая, с чего начать. Что-то для себя решил, тряхнул длинной челкой и затянул незатейливую песенку про хвастливого рыцаря:

«Подавальщица, вина!Не теряюсь – пью до дна!Долог путь и ночь длинна,Ждет дракона бой!Мне – секиру и коня.Никого – сильней меня!Вам всем, трусам, не понять,Я один такой!Я сто гадов порубил,Реки-воды переплыл,Всех в трактире перепил,Мне неведом страх!Вот, сейчас кувшин допью –Хвост дракону отрублю!Я-то завсегда стоюКрепко на ногах!..»Он ушел, и много летНикаких известий нет.Видно к гаду на обедНаш «храбрец» умчал.Ведь плевать дракону – так? –Кто чем хвастаться мастак.Главное, чтоб тот дуракВ брюхе не бурчал.

Пел парнишка не шибко звучно, да и в такт не всегда попадал, но так залихватски ухмылялся и так живо корчил рожицы, изображая пьяного хвастуна, что публика приняла барда в целом благосклонно. Послышались хлопки и выкрики с пожеланием дальнейшего репертуара.

– Грай, слушай, – я кивнула на музыканта. – А разве такие песни можно исполнять?

– В смысле?

– Ну тут же про рыцарей. И не в самом лучшем свете?

Травник рассмеялся:

– Ты думаешь, ловчим отрядам делать нечего, как только певцов по корчмам отлавливать? Стоит только запретить и подобные песенки начнет петь уже половина Каврии. Втихаря и с опаской, но начнет. А тут мало ли кто что тренькает. Проще закрыть глаза, тем более, вреда они ордену не несут. Да и вообще, не мешай слушать, интересно же!

Я пожала плечами и взялась за кружку.

Бард, почувствовав симпатию публики, заметно приободрился, и дальнейший вечер пошел как по маслу. Дальше была героическая песнь про битву Свия с Ветробогом, потом фривольная «Веселая вдовушка», за ней трогательная «Доченька», ну а после я вообще перестала запоминать, что играют. Есть не хотелось, а сидеть просто так было бы глупо, поэтому вторая кружка медвянки не заставила себя ждать. После нее все проблемы отступили куда-то вдаль, настроение приподнялось, а музыка преисполнилась глубокого смысла и мелодичности. Третью кружку я попросила у девушки сама. Грай, как-то криво на меня глянул, но противиться не стал. На дворе темнело, народу в корчме все прибывало, самые смелые уже отплясывали на небольшом пятачке перед импровизированным помостом. (Кто-то притащил грубо сколоченную низкую и широкую лавку и заставил барда взгромоздиться на нее: «дабы всем видно было») Я, поддавшись всеобщему веселью, переступала задними ногами в такт музыке, жалея только о невозможности сплясать. Травник пьянел с каждым глотком и кажется, уже туго соображал, где он и что происходит.

– Девушка! Еще кружку!

– Грай, слушай, может, хватит уже? – я предприняла робкую попытку прекратить веселье.

– Да ладно, – беззаботно отмахнулся от меня парень, – один раз живем. Вот сейчас по последней выпьем, по кружечке, и все!

И мы выпили по последней. Потом еще по одной за здоровье вон того милого мужичка, у которого сегодня дочка родилась. Потом по самой последней, на дорожку. Потом…

Дальнейшие события сохранились в памяти как разорванная, всплывающая по кусочкам картинка. Мы долго искали в темноте дом, в котором собирались ночевать. Зачем-то забрались на чужой огород, причем Грай через забор перелез, а я просто вошла, повалив за собой целый пролет. Там на нас злые люди спустили собаку и мы, поминутно спотыкаясь, удирали от истошно лающей мелкой шавки по невесть откуда взявшимся, канавам. Дальнейшие события в моей затуманенной медвянкой голове не отложились совсем. Кому из нас пришла в голову «светлая» идея заночевать на свежем воздухе, а тем более как удалось уболтать парня на воротах, выпустить нас ночью в лес, я так и не вспомнила.

Сознание вернулось уже за селением, не иначе как от довольно холодного ветерка, с азартом треплющего мой хвост. На небольшой поляне горел костер, травник сидел рядом, посекундно клевал носом и ворошил палкой прогорающие ветки. Я лежала напротив Грая, в довольно неудобной позе. Подвернутые ноги затекли, передняя правая как всегда ныла. Кое-как приподняв тяжелую, как чугунный горшок голову, окликнула парня:

– Грай? Мы хде? – язык слушался плохо, цеплялся за зубы и мешал говорить. В голове шумела медвянка и вертелись огрызки песен. Одновременно хотелось и уснуть, и поплясать, поддаваясь хмельному веселью.