Виталий Башун - Звезда конструктора Страница 34

Завидев нас, один из троицы живо достал переговорный амулет — жутко дорогая вещь, однако — и что-то в него забормотал. Двое других подскочили к нам, буквально оторвали меня от девушки и заломили руки за спину.

— Что вы делаете?! Немедленно отпустите его! — скомандовала(?!) Альмилира.

— Не беспокойтесь, ньора, мы знаем, как обращаться с задержанными, — "успокоил" девушку тот, что с амулетом. Видно главный в этой тройке.

— Он не задержанный! Он мой… напарник. Ему стало плохо, и я просто поддерживала его.

— Сейчас подойдет начальство и разберется. Прошу не беспокоиться — парк оцеплен и вам ничего не угрожает.

— Мне ничего(!!) не угрожает!

— Тем не менее, ваша… э-э-э… приказала найти вас и обеспечить безопасность всеми средствами. Средства — на мое усмотрение.

— Да я! Тебя!!..

— А вот и начальство.

За разговорами мы дошли, доплелись до поворота — я почти висел на руках почетной встречи — и вышли на длинную и прямую, как стрела, аллею. В конце дороги показалась стремительно приближающаяся к нам женщина в сопровождении нескольких вооруженных мужчин. Альмилира охнула, на секунду застыла, бросила на меня странный взгляд и вдруг бегом бросилась к поляне. Там она стала лихорадочно рвать полевые цветы, росшие в продуманном беспорядке и какие-то травы. Накосив достаточно сена, она лихорадочно стала скручивать из всего этого нечто круглое. Мы все встали и с удивлением наблюдали за бурной деятельностью девушки. Альмилира закончила с гербарием, положила небрежно сплетенные травы на ладони и мелодично, удивительно нежно, запела на эльфийском. Сквозь безумный калейдоскоп красок и линий я увидел, как от ее рук на венок стали накатывать салатного цвета волны. Одна строчка песни — одна волна. Когда она закончила петь, венок сам, как живой, переплелся заново, и получилась удивительной красоты композиция. Вот это самое сооружение она поднесла ко мне, и с поклоном подала на вытянутых руках, снова прощебетав что-то на эльфийском. Певучем, красивом, мелодичном, но… совершенно неизвестном мне языке.

Я же никак не мог уразуметь, чего ей надо? Что я должен сделать с этим пучком сена? Я стоял столбом, поддерживаемый (уже просто поддерживаемый), двумя незнакомцами и не знал, что делать. Альмилира снова что-то проговорила на эльфийском, протягивая мне венок уже более настойчиво и требовательно.

Глаза моей поддержки в лице служивых незнакомцев стали размером с блюдце и смотрели они на меня, как на чудо-юдо морское.

— Ну чего стоишь?! Бери, дурак! — возбужденным шепотом прокричал мне в ухо незнакомец справа.

Я взял венок и опять застыл, не зная, что с ним делать дальше.

— Идиот! На голову надень и поклонись! — зашипел мне в другое ухо незнакомец слева.

Кажется все, кроме меня, знают, что происходит. Но мне было так плохо, что я даже не пытался ничего понять. Говорят, бери — я взял. Сказали, на голову надень и поклонись — я на голову надел и при поддержке мужчин, как смог, поклонился.

— А теперь скажи: Элли миэ нелле, Альмилира! — чуть не хором просуфлировала поддержка.

— Элли миэ нелле, Альмилира! — покорно повторил я. — А что я только что сказал?

— Молчи! — опять хором шикнули на меня незнакомцы.

— Мие нелле, Гаррад! — ответила мне девушка и вдруг венок будто выпустил сотню иголочек, совершенно не больно проколовших до крови кожу на голове. Затем венок рассыпался мириадом искрящихся снежинок, которые веселым смерчем покрутились у меня над головой и маленьким водоворотом втянулись в темя. Ласковая прохлада сумеречного леса, подъем сил, радость жизни, звонкий голосок родничка, вкус земляники на губах, покой и умиротворение, — пришли ко мне на несколько секунд и… все кончилось. Я опять почувствовал головокружение и уже сам оперся на незнакомцев.

Альмилира удовлетворенно улыбнулась и встала впереди меня, гордо и независимо глядя на приближающуюся женщину. Эльфийку. Очень похожую на… Альмилиру. Однако по мере приближения той к нашей компании моя героическая напарница явно теряла уверенность в себе и когда женщина остановилась в двух шагах, как-то сникла и сгорбилась. Морозный взгляд эльфийки прошелся по моей фигуре оценил, взвесил и явно счел недостойным внимание. Потом вдруг дрогнул и остановился на моем лбу. Глаза женщины расширились, хотя, казалось бы, куда больше — и так на пол лица, в них загорелся огонек гнева и ярости, она резко повернулась к девушке и мелодично прорычала — и как ей удалось сочетать ангельский голос с демонскими интонациями?

— Альмилира!! Что?! Это?! Значит?! Где ты болталась больше недели?! Я правильно понимаю, что ты(!)… с этим(!)… Как ты могла? Где твоя гордость?!

Женщина еще раз глянула в мою сторону, отвернулась, и я почувствовал себя чахлым кустиком в зарослях старого парка. Недостойным даже мимолетного внимания этой женщины.

— Но, ма-а-а-ама! Ничего такого не было! Я клянусь сенью леса!

— Марш домой! Там поговорим! А твоего с-с-с-спутника проводят мои люди. До дверей его апартаментов.

— Мама! Послушай же!! Он ни в чем не виноват!

— Если бы не венок… но я надеюсь, что это можно отменить. Я сама поговорю с советом верховных хранителей. И ни слова больше! Марш домой, я сказала!!

Альмилира печально посмотрела на меня, вздохнула, отвернулась и покорно пошла в сторону выхода из парка на улицу. Вдруг она резко развернулась, непокорно тряхнула волной своих прекрасных волос и твердо сказала:

— Я обязательно вернусь, Гаррад! Помни! Никаких баб!! Тем более после венка! Ты меня понял?!

Я ничего не понял, поэтому не стал кивать или пожимать плечами. Молча стоял и смотрел на девушку. Она тоже не стала дожидаться моего ответа, развернулась и пошла на выход уже твердой и уверенной походкой. Как-то так получилось, что шла она в сторону закатного солнца, и оно своими лучами золотом очертило ее совершенную фигуру, скрадывая грязь подземелья и далекую от парадности форму одежды. Это было красиво. Как на картине талантливого художника. Покашливание одного из моих сопровождающих вернуло меня в реальность. Я отвернулся и поплелся во дворец.

Мыться, мыться и еще раз мыться. Несмотря на свое состояние, я не мог брякнуться в постель укутанным слоями грязи из подземелья. Мне было физически тяжело представить себя лежащим на чистых простынях грязным, будто свинья прямиком из лужи. В комнату я зашел только для того, чтобы взять смену белья и полотенце, потом зашел в ванную, скинул все свое тряпье в корзину — горничные отдадут в стирку и починку — набрал воды, добавил ароматической пены с запахом соснового леса и блаженно вытянулся в теплой воде.