Дмитрий Емец - Мост в чужую мечту Страница 34

Аза – это был первый ее нырок после болезни – благодарно паслась рядом. Все же Ул стреножил ее и надел на крылья фиксирующий ремень. На двушке Аза может перестать в нем нуждаться. Это ее мир. Здесь нет гиел, болезней, изгородей из ржавой колючки, тесного денника. А ведь Азе скоро придется возвращаться туда, где всего этого предостаточно.

Неподалеку синели Скалы Подковы. Сегодняшнюю закладку он будет искать там. Нырок был рядовым. Ул не ожидал сюрпризов. Мальчик шести лет не различает запахов, не чувствует вкуса и температуры. Недавно залпом выпил кипяток, обжег пищевод. Сейчас в больнице. Нужна алая закладка, любая – подойдет даже слабая: ягода, гриб, плод, цветок, мох. Неважно, что попадется первым. Ул любил алые закладки. Нет такой дотошной возни, как с синими. Взял – и в сумку.

Ул решил, что часик поваляется – пускай Аза попасется на хорошей траве, – а потом полетит к Скалам Подковы. А то в ШНыре что ее ждет? Три строительные каски овса и порция сена, которое из-за сырой погоды невозможно толком просушить.

Ул лежал и думал о Яре. Последние дни она какая-то странная. Вроде и ласковая, и все время с ним, но в ней что-то отрешенное, чужое. Сегодня перед нырком Ул случайно поймал на себе ее взгляд. Испытующий, острый. Страшно, когда на тебя так смотрит человек, который давно тебя знает и который соединен с тобой навеки.

А вчера Яра неожиданно ударила Бинта. Конечно, Бинт не сахар. И хитрит, и работать не желает, и хватить исподтишка может, но все же раньше Яра руку на него никогда не поднимала. Правда, она быстро успокоилась, а Бинт и удивиться толком не успел. Ну оно и понятно. Бинтяра не Аза – его шлепком не обидишь. Его надо лопатой обижать.

Ул задремал. Спал он не особенно долго, едва ли больше получаса. Двушка не позволяет расслабляться. Отдохнуть – да, но никакой лени или провисания. Ул вытер со лба пот. Что такое? А, ясно! Это такой тонкий намек, что пора отправляться к гряде. Ул послушно встал и внезапно ощутил, как защемило сердце. В сознании была ясность, которая наступает только сразу после сна и потом исчезает, вытесненная дневной суетой, одебелевшая от еды и случайных псевдоважных забот.

Он повернул лицо к ветру и почувствовал, как тот шевелит ему волосы. Ул понял, что даже во сне думал о Яре. Только мысли эти ушли в сон, как уходит под землю река, чтобы вынырнуть потом из земли в другом месте. И это будет та же река, но уже процеженная глиной и очищенная песком. Так прояснились и мысли Ула.

– Если Яра не выдержит испытания, пусть я один все понесу! Пожалуйста!.. А потом и она… когда-нибудь. А пока пусть я! – попросил он.

Слова эти вырвались сами. Непонятно кому адресованные, они оторвались от самого сердца, будто вывернувшегося наизнанку. И в бесконечной краткости прозрения Ул понял, что услышан. Несколько секунд спустя он ни о чем уже не помнил.

Фыркая, как лошадь, умылся в ручье, потом подхватил саперку и побежал к Азе. Хватит! И так много времени потеряно: пора искать алую закладку.

Змейка прорастала в Яре постепенно. Первые дни Яра носила ее как браслет. Если змейка и вползала под кожу, то не чаще, чем Яра сама прибегала к ее услугам. Она была вкрадчива, тиха, незаметна, как приживалка, которая не стала пока своей в доме и потому осторожничает. Вскоре Яра принимала помощь змейки как нечто само собой разумеющееся.

Зачем вопить через всю столовую, узнавая у Насты, расковала ли она Лану? Достаточно на мгновение скользнуть к Насте в сознание, и ответ будет получен мгновенно. Если же не расковала – достаточно немного изменить течение мыслей Насты (подкинуть один-два внешне случайных образа), и она умчится расковывать посреди ужина, в то время как в разговоре ее надо уламывать часа два, и то результат сомнителен.

Никогда в жизни у Яры не было столько друзей. Она всегда немного дичилась людей, а тут вдруг к каждому ей подсказали верный ключик. Оказалось, чтобы люди тебя любили, долгих речей не надо. Достаточно нескольких ключевых слов или прикосновения. Одному взъерошить волосы, другого, затюканного, обнять, третьему крикнуть: «Швеция победила 3:2!» («Ух! Откуда змейка знает счет?»), а у серой, незаметной, чуть злобненькой девочки похвалить прическу.

И шныры потянулись к Яре. Две средние шнырки поссорились за право сидеть с ней рядом. Только Ул поглядывал на нее задумчиво, с невысказанным вопросом в глазах. Да и Кавалерия, пожалуй, стала чуть прохладнее.

«Как змейка может находиться в ШНыре? Как наша защита ее пропускает?» – задумывалась иногда Яра и понимала, что дело не в змейке. Змейка сама по себе ничто, просто смычок, которому, чтобы воспроизвести звук, нужна скрипка. Змейка лишь усиливает и проращивает то, что есть в самой Яре.

«Ничего! – успокаивала себя Яра. – Будем рассуждать логически: разве я приношу ШНыру вред? Открываю ведьмарям секреты? Ничего подобного! Заставляю лентяев старательнее чистить пегов. Ободряю неуверенных в себе людей. Исправляю – ну самую чуточку! – чужие мысли… Ну не все, конечно, а вредные».

Змейка стала ее собственностью. Ее правом самой определять, что добро и что зло, не принимая ничьих советов. Ее обузданной опасностью. Ее контролируемым всесилием. Ее любимой опасной игрушкой.

Но все же совесть у Яры была нечиста. Ее мучило то, что она неоткровенна с Улом и Кавалерией. Привыкнув жить прозрачно, без завонявшихся затончиков в душе, она теперь ощущала в себе такой затончик. Яра несколько раз собиралась идти к Кавалерии и обо всем ей рассказать, но всякий раз ее что-то останавливало.

«Я хочу быть полезной… а Кавалерия… она притормозит!.. Не поверит, что артефакт ведьмарей может служить свету! А ведь может, может!.. И потом, ее наверняка заинтересует, почему я молчала так долго… Знаю я все эти охлаждающие взглядики, этот жест, как она выдергивает очки из кармана жилета… Ну хорошо, даже пусть обойдется! Но браслет у меня точно отберут. А потом? Положит она змейку в стол, и что дальше?»

Шли дни. Однажды посреди ночи Яра проснулась оттого, что задыхалась. Змейка поднялась ей в шею и стояла в артерии, перекрывая доступ крови в мозг. От ужаса Яра дико заорала. Змейка торопливо выскользнула из ее тела и целый день послушно пролежала под подушкой, не претендуя даже на роль браслета. Видно, и сама жалела, что поспешила. Вечером Яра взяла ее и вернула на запястье: без змейки казалось как-то непривычно. Люди опять перестали ее понимать: она твердит им одно, безусловно правильное, а они артачатся, тормозят и делают другое. Бедлам!

Еще через день Яра поняла, что змейка начинает с ней разговаривать. Это была не речь, а нечто иное. Яра ощущала, как сквозь шум и помехи ее сознания, сквозь пульсацию крови и дневные заботы пробивалось порой что-то из прошлого.