Элизабет Кернер - Малый драконий род Страница 34

— Так и есть, — ответил я. Теперь, когда жизни моей ничего не грозило и я мог соображать, я ощутил, что рана моя довольно болезненна. — Что же мне делать, госпожа?

— Подожди-ка здесь, — сказала Релла. Она убежала, но почти сразу же вернулась с потайным фонарем. Открыв заслонку, она осветила мой левый рукав: он был мокрый, и я увидел, как по нему растекается темное пятно.

— Я даже не заметил этого в пылу гнева, — сказал я. — Что же делать? Теперь я уже не могу выжечь рану собственным пламенем, как прежде.

— Просто стой и не шевелись, — велела Релла. Я уже начал понимать, что означает подобный оттенок в голосе. Она усиленно пыталась сохранять терпение.

Из своей сумы она вынула длинную полосу ткани и небольшой сосуд.

Ланен осторожно засучила рукава моего суконника, и взору открылся глубокий порез, все еще обильно кровоточащий. Ланен крепко держала меня за руку, а Релла смазала рану каким-то странным составом из маленького сосуда, отчего рана заныла еще сильнее, чем прежде; потом она обвязала мне руку полоской ткани, чтобы скрыть порез.

— Не снимай хотя бы дня два, — сказала она. — Рана, похоже, чистая, быстро заживет.

— Благодарю тебя, госпожа, — сказал я, поклонившись ей на человечий манер, хотя это по-прежнему было для меня непривычно. Я все еще чувствовал, что поклон у меня выходит неловким и не слишком правильным, однако с каждым разом я приноравливался к этому все больше.

— Потом будешь благодарить. Ланен вот-вот убьет нас, если мы сейчас же не вернемся в поместье, — сказала Релла.

— Это точно, — подтвердила Ланен.

Ланен

Мы поспешно пустились трусцой. Спустя какие-то мгновения добрались до выгона. По шуму я уже могла понять, что страх начинает оставлять лошадей; я увидела равномерный людской поток: одни выводили перепуганных лошадей из прочих конюшен, другие несли одеяла, третьи доставляли теплую воду и горячую кашу из овса и отрубей, стараясь сделать все, чтобы успокоить животных, вынужденных находиться на холоде. Я остановила кого-то — теперь уж нипочем не вспомню, кого именно, — и распорядилась, чтобы всех годовалых коней и жеребых кобылиц отвели в летний хлев на склоне холма — какое-никакое, а все же укрытие, пусть и на сквозняке. Работники ответили, что Джеми уже позаботился об этом, и, присмотревшись, я различила неровную вереницу лошадей, которых уводили подальше от огня, шума и запаха гари.

Когда мы приблизились ко двору, шум усилился и дым сделался гуще, и — святая Богиня, вокруг стоял смрад от паленого волоса, жженой шкуры и горелого мяса, густой и тошнотворный, от которого першило в горле! От этого запаха внутри у меня все заходило ходуном, но я не собиралась останавливаться, пока еще могла чем-то помочь. Тут поверх общего шума раздался звук, который я поначалу приняла за пронзительный крик последней погибающей лошади, запертой в своем стойле. Меня бросило в дрожь, но Вариен обнял меня и сказал:

— Это дерево, дорогая. Можешь мне поверить, это дерево.

Он оказался прав. Звук слегка изменился, и я узнала в нем тот самый необыкновенно гулкий треск, что временами издают пылающие дрова, разве что многократно усиленный. Это переломилась толстая балка, поддерживавшая крышу, и грохот от ее падения так и сотряс землю — я почувствовала это ступнями ног. От горящих деревянных стропил шел жуткий потреск — то звонкий, то глухой и раскатистый, словно отдаленный гром, — казалось, дерево корчилось и стенало в чудовищных муках.

Взяв на себя руководство, я ступила во двор, и тут меня ждало замешательство. Оказалось, что мой двоюродный брат Вальфер до этого совершил настоящее геройство: взобрался по лестнице на крышу сбруйной — она находилась ближе всего к огню — и, сорвав черепицу, прорубил топором брешь в крыше, после чего стал заливать водой все подряд. Он заработал довольно сильные ожоги, а один край крыши в конце концов обрушился, однако именно благодаря действиям моего двоюродного брата огонь не распространился на соседние постройки. Алисонда, его супруга, перевязывала ему руки, пока он стоял посреди двора, громко раздавая указания. Последних лошадей увели прочь, и те немногие из нас, что остались здесь, продолжали делать все, что еще было можно предпринять. Спасенным лошадям до самого утра уделялось обилие внимания и заботы, дому тоже уже ничего не угрожало. Мы не переставали таскать ведра с водой, заливая пламя, от которого то и дело взметались искры (хорошо еще, что ветра почти не было), но в конце концов вынуждены были просто дать огню догореть. К счастью, запертые лошади погибли задолго до этого, однако никто даже не порывался отправиться спать. Обитатели поместья все до единого стояли на холоде и ждали, пока погаснет последнее пламя пожара, что произошло лишь перед самым рассветом. Обугленные балки все еще устрашающе багровели, словно в них притаилось пламя демонов, а раскаленные камни постепенно остывали, издавая громкое потрескивание.

Когда каменные стены поостыли и последние уголья были потушены, мы решились войти внутрь полуразрушенной конюшни и обнаружили, что лишились одиннадцати из двадцати четырех лошадей.

Я вновь почувствовала, как к горлу подкатывает поток желчи: способствовало этому не столько отвратительное зрелище, сколько запах — едкий, невыносимый смрад, висевший в воздухе; вся моя обувь и одежда пропитались им, а во рту стоял мерзкий привкус — казалось, мне уже нипочем от него не избавиться. Но к тому времени мы все были настолько утомлены горестью и гневом, что нам чудилось, будто все это происходит не с нами, и даже подступающая временами дурнота не могла взять свое.

Джеми выглядел немногим лучше меня. Редко доводилось мне видеть его таким мрачным, однако когда он заговорил, то немало удивил меня.

— Я считал, что все обернется гораздо хуже, девочка моя, — сказал он, стоя посреди обгорелых развалин и глядя в пустоту. — Мне уже доводилось сталкиваться с пожаром в конюшнях, много лет назад, когда я жил на Востоке, — продолжал он, и я поняла: суровый оттенок в его голосе никак не связан с усталостью. — Тогда мы потеряли больше половины лошадей. Пес его знает, в чем тут дело, да только могу поклясться: сегодня ночью, прежде чем огонь охватил все стойла, что-то заставило едва ли не всех животных самих выйти наружу.

Вариен негромко произнес:

— Что ж, по меньшей мере, порадуемся, что так дешево отделались.

Мне хотелось рассказать Джеми о том, что сделал Вариен, но я знала, что мой любимый прав: лучше помалкивать. Разве мог он сказать о том, что обратился к лошадям при помощи Истинной речи, ведь этого совершенно невозможно было никому доказать?

Между тем утро готовилось смениться днем. Я отправилась помогать Алисонде готовить завтрак и горячее питье для каждого, а Джеми с остальными вновь занялись лошадьми: нужно было убедиться, что они накормлены и обогреты, обеспечить им полный уют и покой. Конюшенные работники принялись за долгое и грязное занятие — им предстояло полностью вычистить стойла, оставив лишь каменные стены. Наконец из ближайшего поселения прибыл целитель, за которым послали на рассвете, и сейчас же занялся теми, кто более всего нуждался в помощи, и в первую очередь Вальфером.