Роджер Желязны - Девять принцев в Янтаре Страница 34

Что тут можно сказать?

Второй шторм был еще хуже первого, но на этот раз за штурвалом стоял я. Шторм был нашпигован электричеством и нацелен только на корабли. Он разметал их в разные стороны. Он стоил нам еще сорока судов.

Мне уже страшно было вызывать Блейса и узнавать, что сделали с ним.

— Осталось около двухсот тысяч солдат, — сказал он, — наводнение.

А я пересказал ему то, что сообщил Рэндом.

— Покупаю, заверните, — ответил он. — Но к черту подробности. Погодой или нет, мы побьем его.

— Надеюсь.

Я закурил и облокотился о штурвал.

Вскоре покажется Янтарь. Теперь я знал пути в Тени и знал, как добраться до него пешком.

Но каждый имеет свои предчувствия.

Никогда не наступит тот день, хотя…

Мы продолжали плыть, и тьма нахлынула на нас внезапной волной, и начался шторм — хуже двух предыдущих.

Мы умудрились вырваться из его черных лап, но я был напуган. Мы были в северных водах. Если Кэйн сдержит свое слово, то все в порядке. Если нет, он окажется в чудесном положении.

Я тут же предположил, что он нас предал. Почему бы и нет? Я приготовил свой флот — семьдесят три оставшихся корабля — к бою, когда увидел его приближение. Карты солгали, или наоборот были совершенно правы, когда указали на него, как на ключевую фигуру в предстоящем сражении.

Флагманский корабль эскадры направился прямо к моему, и я двинулся навстречу. Мы легли в дрейф и поприветствовали друг друга борт в борт. Мы могли бы связаться через Козыри, но Кэйн выбрал не это: он занимал сейчас более сильное положение. И фамильный этикет требовал, чтобы выбирал он, по собственному усмотрению. Он явно хотел быть увековеченным, когда закричал в рупор:

— Кэвин! Немедленно сдай командование флотом! Я превосхожу тебя в численности! Тебе не пробиться!

Я посмотрел на него через волны и поднес рупор к губам.

— А как же наше соглашение?

— Аннулировано и недействительно, — сказал он. — У тебя слишком мало сил, чтобы завладеть Янтарем, поэтому пощади людей и сдавайся сразу.

Я взглянул назад через левое плечо и поприветствовал солнце.

— Пожалуйста, выслушай меня, брат Кэйн, — сказал я, — и позволь мне следующее: дай мне посоветоваться с капитанами, пока солнце не окажется в зените.

— Хорошо, — ответил он без колебаний. — Думаю, они оценят свое положение.

Я отвернулся и приказал отвести корабль к остальной группе, которая стояла поодаль.

Если б я попытался скрыться, Кэйн начал бы преследовать меня сквозь Тени и уничтожил бы корабли один за другим. Порох на истинной земле не горит, но если бы мы ушли достаточно далеко, он мог быть использован для нашего уничтожения. И у Кэйна найдется пороху, хоть чуть-чуть. А исчезни я, флот не сможет плыть по Тени и останется в истинных водах подсадной уткой. Так что, что бы я ни сделал, экипажи или погибли, или — в плену.

Рэндом был прав.

Я вытащил Козырь Блейса и сконцентрировался, пока он не зашевелился.

— Да? — сказал он, голос его был возбужден. Я даже слышал вокруг него шум битвы.

— У меня неприятности, — сказал я. — Мы прошли, но у меня осталось всего семьдесят три корабля, и Кэйн приказал нам сдаться в плен до полудня.

— Сто чертей ему в печенку, — сказал Блейс. — Мне не удалось продвинуться так далеко, как тебе. Мы в центре драки. Громадная кавалерийская лавина рубит нас на куски. Так что я не могу дать тебе никакого совета. У меня свои неприятности. Поступай как сочтешь нужным. Они опять атакуют! — и связь была прервана. Я вытащил карту Джерарда и поискал контакт.

Когда мы начали говорить, мне показалось, что я вижу за его спиной берег. Мне показалось, что я узнал его. Если мои догадки верны, то Джерард сейчас дрейфует в южных водах. Мне не хотелось напоминать ему наш разговор. Я просто спросил, может ли он помочь мне против Кэйна и поможет ли.

— Я лишь согласился пропустить тебя, — сказал он. — И я увел эскадру на юг. Я не могу прийти к тебе на помощь, даже если и захочу. Но я никогда и не обещал тебе помощи в убийстве брата.

Прежде чем я смог ответить, Джерард исчез. Он был, конечно, прав. Он согласился подарить мне удобный момент, а не выигрывать за меня мое сражение.

Что же мне оставалось делать?

Я закурил сигарету. Я прошелся по палубе. Утро давно кончилось. Туман исчез и солнце припекало плечи. Скоро будет полдень. Где-то часа через два…

Я задумчиво перетасовал колоду и прикинул ее на руке. Я могу с ее помощью устроить поединок воли либо с Эриком, либо с Кэйном. Такую власть карты нам тоже давали, а возможно, и нечто иное, о чем я пока не знал. Они были сделаны так по повелению Оберона рукой сумасшедшего художника Двэкина Баримена, этого горбуна с дикими глазами, который был волшебником, святым или психиатром

— тут слухи не совпадали — из какой-то дальней Тени, где Папа как-то спас его от гибельной судьбы, которую сам Двэкин навлек на себя. Подробностей никто не знал, но с тех пор Двэкин был слегка не в себе. Он был великим художником, и никто не сомневался, что он обладал какой-то странной силой. Он исчез много веков назад после того, как создал картинки и начертил Образ в Янтаре. Мы часто размышляли о нем, но никто не знал его местонахождения. Может, Папа просто убил его, чтобы сохранить какие-то тайны.

Кэйн к такому нападению будет готов, и мне, вероятно, не удастся его сломить, хоть удержать его я способен. Но его капитанам, несомненно, приказано атаковать.

Эрик же будет готов ко всему, но если мне ничего другого не останется, то я смогу попробовать хоть это. Терять мне было нечего, кроме своей души.

Затем существовала еще карта самого Янтаря. Я мог бы перенестись туда с ее помощью и попробовать убить, но я подсчитал, что шанс на это был один на миллион.

Я был готов умереть в сражении, но было бы бессмысленно, если все эти люди погибнут вместе со мной. Может, кровь моя была заражена, несмотря на мою власть над Образом. У настоящего принца Янтаря не могло быть этих тошнотных, малодушных сомнений. Я решил, что века, проведенные мною на Теневой Земле, изменили меня, возможно, смягчили, сотворили со мной что-то, что делало меня непохожим на моих братьев.

Я решил сдать флот, а затем переместиться в Янтарь и вызвать Эрика на дуэль. Он будет дураком, если согласится. Но какого черта — мне больше ничего не оставалось.

Я повернулся, чтобы высказать свою волю офицерам, и в этот самый момент чужая воля пала на меня и поразила безмолвием.

Я почувствовал связь и с большим трудом выдавил сквозь крепко сжатые зубы:

— Кто?

Ответа не было, но что-то давящее рождалось в моем мозгу, и я боролся.