Сергей Раткевич - Посох Заката Страница 34

Ухватив Курта за подбородок, он уставился ему в глаза безумным бешенным взглядом. Новый вал боли обрушился на Курта. Эта боль была невыразимо гадкой, тошнотворно-унизительной, и Курт понял, что до этого мига у него по-настоящему ничего-то и не болело. Эта боль болела отдельно от старой боли, она была ей противоположна, она… и две боли вцепились друг в друга, как две страшенные злющие твари. Ни одна не уступала другой в свирепости. Они попросту рвали Курта на части. Рвали, рвали… и наконец разорвали.

Что-то внутри него с хрустом треснуло, лохмотья полетели во все стороны, а потом…

Освобожденный свет залил его изнутри. Курт чувствовал себя так, как если бы внутри него была темница, а потом эти злобные твари, две эти непримиримые боли, сражаясь, уничтожили эту темницу, разодрали ее в лохмотья, и некое восхитительное и могучее существо вышло наружу. То есть, конечно, вышло вовнутрь. Вовнутрь тела, но наружу из тюрьмы. Оно вышло — и пропитало Курта собой. И тогда мир изменился. Все эти боли больше ничего не значили. Они ели друг друга, и Курту не было до них дела: он с абсолютной точностью знал, что когда они доедят плоть друг друга, они вернутся домой и будут там уже не болью, а чем-то иным, быть может, даже людьми. Курт знал, что их дом далеко и лишь случайная нелепость закинула их в этот мир, заставив принять такое чудовищное обличье. Курт понял это в короткий миг всезнанья, но это быстро прошло — и он поднялся, чтобы действовать. Заклятья больше не держали его, тонкими ручейками они стекали с его тела, пытаясь укрыться в траве. Курт с наслаждением потянулся, наблюдая как на лице мага гримаса ярости сменяется маской ужаса, а потом легонько щелкнул его по лбу. Маг немного подумал и с грохотом взорвался.

Дальнейшее Курт помнил смутно.

Помнил, как стряхнул с себя омерзительные ошметки мага и со всех ног рванул к посоху. Помнил, как добежал. Как взял. Как повернулся… А дальше был ветер. Чудовищный, воющий ветер. И грохочущий топот множества ног. Курт куда-то страшно спешил, все кружилось, неслось, летело… деревья, кусты, дорога… и сам он весь превратился в мельканье и судорожное верченье… Потом в этот хаос ворвалось лошадиное ржанье, сердито рявкнул и тут же захлебнулся гром, Курт почувствовал словно бы комариные укусы, но ему было не до них, он махнул рукой, и комары улетели…

Тихий смех сотрясал границы сущего. Тихий ласковый смех…

Время еще не пришло. Оно еще в пути.

Время?

— Лучше бы меня и в самом деле в задницу тебе затолкали, извращенец проклятый! — задумчиво промолвил Мур, и Курт открыл глаза.

Он лежал в густой траве. На носу у него сидел кузнечик, а в глазах плавало солнце.

— Ну ты и сволочь… — неторопливо добавил посох. — Однако… Линард был прав.

— Почему это я — сволочь? — спросил Курт. — И в чем был прав Линард?

Он не обиделся на Мура. Он откуда-то знал, что посох не собирался его обижать.

— Так почему я — сволочь? — еще раз спросил он.

— А ты еще скажи что не помнишь, что творил, — фыркнул Мур.

— А я что-то творил? — удивился Курт. И тут же понял что — да, творил… но в его памяти зиял странный звенящий провал.

— Помню колонну пленных… кажется, я полз кого-то освобождать, а ты был недоволен… и что-то потом, кажется меня схватили…

— Нас схватили, — ехидно поправил посох. — Мне крупно повезло. Я разделил с тобой это неземное блаженство.

— А потом нас мучили, — виновато добавил Курт. — Сначала солдаты. Потом маг.

При воспоминании о маге он вздрогнул. Память боли может доставлять не меньшие мучения, чем сама боль. Память вообще жуткая сволочь.

— Солдаты мучили только тебя, — заметил посох. — А я изо всех сил старался слиться с местностью. Боялся, что меня на всякий случай сломают.

— Но этот маг тебя все равно заметил, — виновато вздохнул Курт.

— Еще бы, — усмехнулся посох. — Его за тем и держали. Какой же он, к свиньям, маг, если посоха у себя под ногами не заметит?

— Но… я все равно не могу вспомнить, что дальше-то было… — растеряно сказал Курт. — Мага помню. А дальше — ничего. Помню, как он с тобой туда-сюда ходит, а дальше — все…

— Беда с вами, штатскими… — проворчал посох. — Натворить такого… я даже не знаю, как сказать об этом — а потом взять и забыть! Очень удобно, прах побери! И отвечать ни за что не надо. Даже перед собой — не надо.

— Да что я такого натворил?! — воскликнул Курт.

— Да уж, — промолвил посох. — Именно что ТАКОГО. Я другого слова что-то пока не подберу… Такого даже Черные Маги не устраивают. Нет, я не спорю. Они, конечно, враги, работорговцы, гады и прочее, но такое…

— Какое — такое? — тихо спросил Курт.

— Давить людей ногами — это, знаешь ли, слишком! — возмущенно сказал Мур. — Есть более цивилизованные способы убийства.

— Давить людей ногами? — непонимающе пробормотал Курт. — Ты это о чем?

— И ладно бы просто давить! — не слушая его, продолжал Мур. — Ты ведь втоптал их в землю! Ты их так раздавил, что от них ни шматочка целого не осталось. Ни тряпочки. Ни косточки. Просто земля. Ровная. Темная. Мокрая.

— Не может быть, — Курт даже головой помотал. — Ты хочешь сказать, что я убил всех этих стражников? Всех-всех, да еще так жутко? Нет. Я просто не смог бы такое сотворить. У тебя, верно, ложные видения были. От боли, говорят, бывает такое.

— Ну, а как ты тогда объяснишь, что мы с тобой здесь, на свободе, а все наши враги исчезли неведомо куда? — поинтересовался Мур.

— Не хочу тебя огорчать… — вздохнул Курт. — Но у меня только одно объяснение…

— Какое, интересно?

— Боюсь, мы не перенесли мучений и умерли, — сказал Курт. — А все, что тебе привиделось — посмертный бред.

— Не хочу тебя огорчать… — передразнил его посох. — Но мы живы. Это факт. А насчет всего остального у меня тоже есть объяснение. Ты ничего не помнишь, потому что не хочешь ничего помнить. Потому что страшно помнить о себе такое.

— Но то что ты про меня сказал — бред! — возмутился Курт. — Натуральный бред! Чтобы я один смог их всех…

— Ну, конечно — один! — с иронией протянул посох. — Если бы один … Я, конечно, понимаю, что хорошего человека должно быть много… но тебя, прости, стало слишком много. Даже хорошего человека не должно быть ТАК много.

— Не понял… — потряс головой Курт. — Что значит это твое «ТАК»?

— Если бы я сам понял, — устало заметил посох. — Тебя стало человек с тысячу, не меньше! И все вы, точнее, все ты, носились как сумасшедшие, вытаптывая стражников, словно траву. А что самое страшное — в руках у каждого тебя оказался каждый я. И тут — я, и там — я, и где-то там — тоже я! И столько меня, что набалдашник трещит. А ты все бегаешь тысячей своих тел — и только плоть человеческая чавкает да кровь во все стороны… Мне одного этого размножения личности бы хватило, чтоб потом всю жизнь кошмарами мучиться, а тут еще эти давленые стражники…