Джон Барнс - Вино богов Страница 34

Подойдя ближе, он увидел, что на бледных щеках девушки горят ярко-алые пятна. Губы синели, словно кровоподтеки, веки потемнели и сморщились, обтянутые кожей скулы заострились. Каллиопа всегда была стройна, а теперь стала — кожа да кости.

Принц сделал еще один шаг к постели девушки. Сердце его тяжелым молотом стучало в груди, и ему казалось, что, выглядя так жутко, Каллиопа вряд ли жива. Он чувствовал, что чума пронизывает ее насквозь.

Но принц отбросил опасения и сомнения и коснулся ладонью лба Каллиопы.

Всякий раз, когда принц исцелял больных прикосновением, ему становилось дурно — так, словно он напился настоя дрейксида, так, будто по руке его били чем-то тяжелым и ломали кости, так, словно рука великана вырывала у него внутренности. Но прежние ощущения не могли сравниться с теми, что он испытал на этот раз. Прежде он падал в обморок от боли и слабости, пропуская через свое тело чужую хворь, но сейчас боль, ударив в его руку, вылилась прямо в мозг и сердце с такой ужасающей силой, что даже обморок показался бы благодатью. Но, увы, принц не потерял сознания.

Рука Каллиопы взметнулась, и длинные когтистые пальцы впились в грудь принца. Казалось, это не пальцы, а обнаженные кости мертвой хваткой сжимали Аматуса. Кожа на руке Каллиопы отдавала трупной синевой.

Другая ее рука ухватила принца за запястье. И эта рука была синяя, а ногти на ней — длинные, грязные и зазубренные. Правой рукой Каллиопа пыталась отбросить руку принца со своего лба, а левой притягивала к себе его руку. Аматусу показалось, что он уже слышит хруст собственных костей. Он и представить себе не мог, чтобы кто-то, такой больной и слабый, мог иметь такую чудовищную силу, и не понимал, каков смысл яростного боя Каллиопы с самой собой.

А потом она начала драться и метаться и чуть было не сбила принца с ног, а потом ее глаза открылись и она испустила жуткий, душераздирающий вопль.

Глаза Каллиопы были холодны и безразличны и бездушны, как глаза гадюки. Тело ее билось в судорогах, изгибалось и выпрямлялось, вытягивалось и вновь изгибалось. В какой-то миг ее губы разжались, и стало видно, что ее передние зубы превратились в длинные грязные клыки. Изо рта у нее пахло червивым мясом, дыхание влажным жаром обжигало руку принца, но он, сопротивляясь изо всех сил, старался удержать руку на лбу. А она всеми силами пыталась оторвать руку Аматуса от своего лба и подтащить ее ко рту.

Заглянув в злобные, неподвижные глаза Каллиопы, Аматус в ужасе проговорил:

— Вампир. Ты вампир!

Здравый смысл подсказывал, что нужно вырваться, развернуться и бежать из этого дома со всех ног, к солнцу, а потом вернуться сюда с охапкой чеснока и осиновым колом. Но откуда-то принц знал, что Каллиопа еще не превратилась окончательно в бессмертную вампиршу, что еще есть надежда ее спасти, а потому он не вырывался. Из последних сил, какие только еще оставались в его теле, состоящем всего из одной половины, принц Аматус выпрямился, подхватил Каллиопу единственной рукой и поднял с постели. Ее ногти, длинные словно пальцы, с жуткой траурной бахромой, впились в его бедро, но принц по-прежнему не давал девушке укусить его за руку. Он быстро попятился назад.

А она так увлеклась попытками укусить его, что только тогда, когда принц был совсем рядом с балконной дверью, поняла, что к чему. Наконец она перестала тянуть руку принца к зубам, а вместо этого начала вырываться, но Аматус уже успел ухватить ее за волосы — за длинные мягкие огненные волосы, которыми он восхищался еще с тех пор, когда они вместе играли детьми. Теперь волосы Каллиопы стали жесткими, как лошадиная грива, и липкими, как набедренная повязка прокаженного. Принц тащил девушку к балкону, заливаясь слезами. Наконец ему удалось обхватить ее плечи рукой и закрыть лицо ладонью. Не обращая внимания на то, что острые клыки все еще пытаются впиться в его руку, принц шагнул на балкон левой ступней, и…

И мерзкая хворь огромными клочьями холодной слизи начала стекать по его руке в тело, а по телу перетекла, как ни странно, в левую ступню, а потом солнце испарило всю мерзость, вытекшую из них обочх. Принц почувствовал страшный спазм в животе, его грудь и все мышцы свело дикой конвульсией, глаза полыхнули жаром, но он терпел эти муки и не отрываясь смотрел в глаза Каллиопы.

И вдруг в них мелькнули искорки, в них словно на миг проснулась былая Каллиопа, и Аматус с надеждой устремил взор в глаза вампирши, не думая о том, что рискует стать таким, как она. С каждым мигом он чувствовал, что в этом страшном теле становится все больше и больше от Каллиопы.

Она перестала кусаться. С невероятным усилием она потянулась головой к его руке, подставила лоб для целительного касания. Теперь и ее стала покидать хворь, она вытекала из нее быстрым ручьем, невидимым для глаз, но принц это чувствовал, потому что болезнь Каллиопы уходила, пронзая его тело. Еще мгновение — и глаза девушки стали чистыми и ясными. Она еще была мертвенно бледна, но так, как бывают бледны от усталости, от изнеможения. Жуткие клыки стали обычными зубами, ушел и отвратительный запах. Принц присел, приподнял Каллиопу, чтобы вынести ее на свет солнца…

Но тут с треском распахнулась дверь из коридора в спальню, сорвалась с петель, упала на пол, и в комнату ворвались слуги Каллиопы, все вооруженные, все бледные и все до одного — вампиры.

Аматус широко распахнул створки двери, ведущей на балкон. Солнечный свет залил комнату, и слуги, злобно шипя, попятились. Держа Каллиопу, принц вынес ее на балкон. Дыхание ее оставалось холодным и частым, но то было дыхание выздоравливающей.

Принц не заметил, долго ли сражался с девушкой, борясь за ее жизнь, а зимние дни так коротки. Солнце вот-вот могло закатиться, а другого пути вниз у принца не было. Он ногой захлопнул двери балкона, опустил Каллиопу на пол и выхватил из ножен меч.

На шее у принца, на цепочке висел серебряный свисток — тот самый, что дал ему когда-то Кособокий. Принц вытащил его и подул в него — громко, как только мог. Увы, никто на его зов не ответил. Он знал: покуда солнце озаряет балкон, бояться нечего, но до заката оставался час с небольшим. Аматус посмотрел вниз, но не придумал, как бы он смог спуститься отсюда даже один. Он снова взглянул на Каллиопу. Увы, хотя она и оправилась немного и освободилась от проклятия, она все еще была слаба и хрупка. Как бы им ни пришлось выбираться из дома, ему все равно пришлось бы нести ее. Рука у принца была всего одна, и это значительно усложняло задачу.

Аматус тихо ходил по балкону, наклонялся через перила и все высматривал, не найдется ли способ спуститься, стараясь при этом как можно меньше шуметь. Оказавшись возле двери, он вдруг резко развернулся и рывком толкнул створки.