Юлиана Суренова - Город богов Страница 34

— Мы находимся в этом городе лишь несколько часов, но я уже успел убедиться, что нет ноши тяжелее знаний… — пробормотал хозяин каравана.

— Это так. Сейчас ты тонешь в море слов и образов, пытаясь в них разобраться. Пройдет немало времени, прежде чем ты сможешь понять… Прости меня, но иначе нельзя. Ведь я не бессмертен.

— Что? — тот вскинулся. Его брови сошлись на переносице, глаза сощурились. — Почему Ты…

— Я не бог. А люди рано или поздно умирают. И, если что-то произойдет, я вряд ли смогу защитить не то что других, но даже себя при помощи этого, — он положил руку на рукоять меча.

— Ты господин своего слова, волен дать его и забрать обратно… Ты уже нарушил его, оберегая наши мысли, и…

— Я действую согласно своему закону, — проговорил колдун, с печалью взглянув на караванщика, не осуждая того, но и не прося прощения за сделанное.

— Если…

— Это не важно, — остановил его собеседник, болезненно поморщившись. — Сейчас мы должны подумать о другом.

— Но…

— Свитки Черных легенд.

— Раз они ТАК опасны, давай сожжем их! И все! — мысль о том, что он, желая защитить повелителя небес, на самом деле лишь подверг Его еще большей опасности, не позволяла ему думать ни о чем другом.

— Это не выход.

— Да, я понимаю, наверно, это один из тех случаев, когда яд и противоядие находятся в одном кувшине. Но ведь и Ты, и Евсей читали эти легенды. Вы запомнили…

Шамаш качнул головой:

— Ты не слушаешь меня.

— Прости! На меня сразу столько всего свалилось…

— Ты только что назвал еще одну причину, по которой хозяину этого города нельзя позволить прочесть ваши мысли, во всяком случае, мысли Евсея.

— Да, — с каждым мигом Атен все больше и больше мрачнел.

— Но речь не об этом. Свитки Черных легенд нельзя сжечь. Огонь не коснется их. Как и вода. И порвать их на части ты тоже не сможешь.

— Что? Почему? Это ведь всего лишь бумага! И Лигрен… Помнишь, он говорил, что когда его город начал замерзать, служители сожгли свои списки легенд… Или наши — особенные, заклятые?

— Да.

— Но зачем кому-то понадобилось накладывать заклятие на списки…

— Ты ошибаешься. Это не копии.

— Я не понимаю…

— Ты держал в руках оригинал. Ту самую первую рукопись, написанную летописцем, с которой потом были сделаны списки.

— Но это невозможно! Настоящая рукопись должна храниться в архиве Гештинанны! Или нет? — он с сомнением взглянул на Шамаша, который лишь качнул головой в ответ. — Что ж… Раз так… Конечно, мы не должны их уничтожать, мы не можем, не смеем так поступить… Шамаш, а заклятие, лежащее на них… Если его упрочить… Можно сделать так, чтобы рукописи стали невидимыми? Не навсегда, на то время, что мы в этом городе?

— Да.

— Тебе придется прибегнуть к помощью силы… — караванщик недовольно качнул головой.

— Не мучай себя. Что бы там ни было, я все равно поступлю так, как считаю нужным, и ты не сможешь мне помешать, — он склонил голову на грудь. — Принеси рукописи…

— Сейчас… — Атену ничего не оставалось, как подчиниться. Он уже повернулся, направляясь к командной повозке, но задержался, замешкался, не в силах уйти, не задав еще один вопрос, пришедший ему на ум, однако медля, сомневаясь, стоит ли, ведь, казалось бы, все уже было обсуждено.

— Что еще тебя беспокоит? — Шамаш первым заговорил с ним, как часто случалось в подобных случаях.

— Этот город, — Атен поморщился, — может быть, нам не стоит в нем ничего покупать? Если все здесь пропитано духом смерти…

— Тогда вы нарушите свое же решение. А, принимая его, ты был во многом прав. Однако… Думай сам. Как бы ты ни поступил, это ничего не изменит.

— Но почему?!

— Чем строже охраняется тайна, тем больше страх, что о ней узнают. Страх заставляет видеть то, чего нет, предчувствовать возможное и верить в нереальное. А все это вынуждает совершать ошибки.

— Шамаш, я не понимаю… Ты говоришь, что я прав и в то же время ошибаюсь… Я хочу знать, в чем моя ошибка! Ведь было что-то, почему Ты не хотел давать нам слово! Если дело в той опасности, которая, — он не мог не вернуться к этой мысли, несшей в себе больше страха, чем все переживания минувшего дня. "Нергал — Его главный враг. А когда речь заходит о Губителе, возможно все самое ужасное… Мы не должны были… Боясь поссорить Шамаша с госпожой Кигаль, мы совсем забыли о Его врагах… Простым смертным не справиться с богом… И все же… Надо будет попросить Лиса и дозорных позаботится хотя бы о том, чтобы Ему не угрожали слуги Губителя. С ними-то мы сможем сражаться…"

— Я не смогу остаться в стороне, если кому-то из вас будет угрожать смерть. Мне не хотелось давать слово, зная, что я все равно буду вынужден его нарушить. Поверь, мне было нелегко сделать это…

— Спасибо за искренность… — Атен не знал, радоваться ему или огорчатся. У него в голове все перемешалось, так что он был не в силах ни в чем разобраться…

— Я всегда искренен. Торговец, в моих поступках нет ничего удивительного. Разве я не говорил, что ради спасения добрых людей готов переступить даже через закон?

— Да, — караванщик вздохнул. Ему было нечем возразить. Кто он такой, чтобы спорить с богом? Тем более что он все яснее и яснее видел, что путь, выложенный его благими пожеланиями, ведет прямо к Губителю.

— Не суди меня, но и себя не осуждай. Помни: ваше решение было правильным. Мы оба правы. Но только наполовину. Есть предел, грань, становящаяся заметной лишь когда к ней подступают вплотную. До этой грани принцип невмешательства спасителен, после — губителен.

— Шамаш, позволь попросить Тебя… Я знаю, что не имею на это право, и, все же, ради каравана, ради тех, кто любит и почитает Тебя… Чувства слепят мои глаза, сомнения, страх, предчувствие беды… Я боюсь не заметить этой черты. Прошу Тебя, когда мы подойдем к ней… Будет всего лишь один миг, один шаг… Не останется времени на разговоры, рассуждения и споры…Так вот, прими тогда решение. Не за нас, а ради нас, — его слова, глаза, мысли были полны мольбы и колдун, как бы ему того ни хотелось, не мог отказать.

— Да будет так, — проговорил он чуть слышно.

— Спасибо! — наконец-то хозяин каравана смог снять со своих плеч груз непосильной для него ноши! Затем он вновь нахмурился, вспомнив о Черных легендах и той угрозе, которую они несли в себе. — Я схожу за рукописями, — он поднял глаза на начавшее темнеть небо: — Странно, неужели уже вечер? Мне казалось, что сейчас лишь чуть больше полудня.

— Здесь время идет быстрее. Такова природа смерти.

— Да… "И будет век короче мига"… — караванщик сглотнул комок, подкативший к горлу. На его лбу вновь выступили капельки холодного пота, а память лихорадочно пыталась отыскать слова заговора Ассалухи, защитника от демонских чар. — Я…Я пойду, — он повернулся, спеша завершить разговор, в страхе натолкнуться на что-то еще, неизвестное прежде, и ужасное в своей непонятности.