Пол Кемп - Богорождённый Страница 35

Рядом покоилась Джиирис, её красивые черты и высокие скулы были точь–в–точь такими же изящными, какими помнил их Оракул. Вырезанный образ, однако, не передавал красоты её рыжих волос.

Брауни свернулся на полу у гроба Абеляра.

— Я сделал, что ты просил, папа. Мы очень долго были светом. Но теперь подбирается тьма. В её центре стоит сын Эревиса Кейла, и я не могу предвидеть направление его жизни. Я дал ему твой священный символ, розу, которую ты любил. Думаю, ты бы этого хотел. Я дам ему ещё кое–что, когда наступит время.

Он провёл кончиками пальцев по деревянному лицу отца, по лицу Джиирис. В его глазах скопились слёзы, побежали по щекам.

— Я скучаю по вам обоим. Хотелось бы, чтобы мы могли вот так поговорить, пока вы были живы.

На мгновение он задумался над своими словами, потом улыбнулся.

— Но, может быть, мы говорили друг с другом о том, что было важно. Любви не нужны выверенные слова, разве не так?

Он окинул взглядом помещение, ленты тёплых цветов на стенах, высокие окна — символ надежды, что однажды свет вернётся. Может, так и будет.

Брауни встал, почувствовав, что настало время уходить.

— Я люблю тебя, папа, и скоро я буду дома.

Он положил ладонь на спину Брауни. Пёс был его спутником, поводырём и телохранителем более десятка лет, а до него был другой, а ещё раньше — третий.

— Перевал, Брауни. — сказал Оракул, и пёс поднял голову. В его тёмных глазах светился вопрос. — Долг почти уплачен. Я должен отпустить их.

Оракул плотнее запахнул плащ, пёс призвал свою силу и в один миг переместил их из аббатства на охраняемый духами горный перевал, который защищал долину от нежелательного вторжения.

Ветер вцепился в его одежды, но он не почувствовал холода. Брауни держался рядом, шерсть на его загривке стояла дыбом. Пёс нюхал воздух. Густой и серый туман медленно кружился. Оракул чувствовал, как внимание духов сосредоточилось на нём. Их сознание сложило из тумана фигуры, отдалённо напоминавшие людей. Очертания мужчин, женщин и детей стояли вокруг него, несколько дюжин, их глаза походили на пустые колодцы, их силуэты колыхались на ветру. Он видел ожидание на их лицах, надежду. Он не собирался оставлять эти чувства без ответа.

Вместе с Абеляром, Реггом и слугами Латандера духи помогли убить Кессона Рела, вора божественности, в битве у Саккорса.

Оракул заговорил, перекрывая гул ветра, шёпот духов.

— Кессон Рел проклял Элгрин Фау, Город Серебра, ваш город, обрёк на вечную тьму в Царстве Тени. Но свет и тень заключили союз на поле битвы, в тени Саккорса, и объединились там для уничтожения вора божественности.

Один из духов скользнул вперёд, худой, старый мужчина в мантии.

— Авнон Дес, — сказал Оракул.

Дух приветственно склонил голову.

— Ты пришёл освободить нас, Оракул, но мы не желаем освобождения. Мы поклялись служить Ордену в благодарность за вашу роль в уничтожении Кессона Рела. Мы будем блюсти эту клятву, пока не отступит тьма.

Другие духи, даже дети, согласно кивнули.

Оракул поднял руку.

— Ваша клятва исполнена, и ваша служба мне окончена. Мир меняется, Авнон Дес. Волшебная Чума была всего лишь симптомом этого. Война света и тени против тьмы этого мира — уже не моя и не ваша война. Теперь она переходит к другим. Цикл Шар либо пойдёт своим чередом, либо нет. Я не могу предвидеть, как всё закончится.

Духи взволнованно загудели.

— Вы целый век стерегли безопасность долины и аббатства, — продолжал Оракул. — Но время прошло. Я прошу лишь об одной последней услуге. Вернитесь в Царство Тени, но не в Элгрин Фау. Отправляйтесь к хозяину Цитадели Теней. Теперь вы служите ему. Скажите ему, что мне по–прежнему нравятся жонглёры. Передайте, что я сказал… я знаю, какую ношу он несёт.

Духи переглянулись, снова посмотрели на Оракула и кивнули.

— Свет в тебе, Авнон Дес, — сказал Оракул.

Авнон Дес, Первый Демарх Конклава Теней, улыбнулся в ответ.

— И тень в тебе, Оракул. Прощай.

Авнон повернулся к остальным, и раздался их шёпот, похожий на ветер в листьях. Все духи одновременно исчезли, вернулись в Царство Тени. Оракул не шевелился, пока они не ушли. С ними пропал и туман. Перевал остался открытым, незащищённым впервые за сотню лет. Оракул положил ладонь на Брауни.

— Свет и тень, Брауни, соединятся, чтобы сразиться с тьмой. И я не знаю, победят ли они. Верни меня в аббатство.

Резкий рывок, и он снова оказался в святилище. Мгновение он наслаждался тишиной, прочностью стен. Он с трудом мог представить, что больше не сможет называть это место домом. Но так было суждено.

— Мне нужно, чтобы ты привёл аббата Ита, — сказал он Брауни.

Он прикажет всем уйти. Он придумает какое–то оправдание, скажет им, что видение потребовало, чтобы они отправились в паломничество в Арабель, пока он в одиночку переосвятит аббатство. Они будут беспокоиться за него, но послушаются. И после того, как они уйдут, он уберёт всю защиту от прорицания, которая защищала аббатство от поисков с помощью магии. Любой сможет найти его, если будет искать. А тех, кто ищет, хватало.

Он опустился на колени, лицом к Брауни, потрепал собаку по морде. Пёс, должно быть, почувствовал, что что–то не так. Он замотал своим коротким хвостом.

— Я собираюсь отослать их всех, Брауни. И после того, как они уйдут, ты тоже должен будешь уйти.

Хвост замер. Пёс сел на задние лапы, в его глазах возник вопрос.

— Я знаю. Но ты должен. Я должен остаться один.

Брауни лизнул его руку, отказываясь вставать, заскулил.

— Почему? — Оракул прижался лбом ко лбу собаки, погладил его по бокам, встал. — Потому что цыплёнок превратился в птицу. И теперь мы должны выкинуть его из гнезда. Приведи аббата.

Из раскинутых пальцев Бреннуса струились жёлтые линии силы, вились вокруг и утекали в одну из граней его прорицательного куба. Тени кружились вокруг его тела; лоб был мокрым от пота.

Он охотился за призраком.

— Вернись, — прошептал он, и снова слегка изменил природу своего заклятия.

В кубе должно было остаться эхо показанных ему Риваленом образов. Должно было.

Он нарисовал лицо матери, нарисовал заросший цветами луг, её протянутые руки, когда она умирала.

На его плечах сидели гомункулы, повторяя его сосредоточенное выражение.

Разряд пробежал по линии его заклинания, и в кубе вспыхнул свет. На мгновение возникло изображение, его мать лежала среди фиолетовых цветов. Изображение было размытым, не таким чётким, как показанное ему Риваленом, но оно там было. Было.

— Что ты загадала, мать? — спросил Ривален, повторное воспроизведение смазало его олос.

Его мать, отравленная собственным сыном, сказала:

— Стать инструментом твоего падения.

Изображение рассыпалось по поверхности куба: глаза, носы, руки, всё распалось на куски, прежде чем угаснуть полностью. Бреннус выругался, гомункулы эхом повторили его проклятия. Он моргнул, вытер с лица пот, изменил своё заклинание и попытался снова вытащить эхо наружу, но грань куба оставалась темна.

— Проклятье, — сказал он.

Раздался тихий стук в дверь палаты прорицаний.

— Не сейчас, — рявкнул он.

— Мои извинения, принц Бреннус, — сказал Лаарил, его сенешаль. — Но…

Бреннус раздражённо махнул рукой, и печать на двери с тихим хлопком исчезла. Дверь из металла и дерева повернулась на петлях, открывая Лаарила, стоявшего в одиночестве в тёмном коридоре.

— Ты же знаешь, что в этом помещении меня нельзя тревожить.

Лаарил, прижав руки к животу, склонил свою лысеющую голову. Тени сочились с его кожи — сенешаль волновался.

— Да, принц. Мои глубочайшие извинения. Но вас желает видеть его всевышество.

Эти слова застали его врасплох. Гомункулы встревоженно взвизгнули. Тени хлынули с кожи Бренуса.

— Что? Он послал за мной?

— Нет, — ответил Лаарил, выпрямившись, его мерцающие зелёные глаза предупреждающе сощурились. — Он здесь, принц. Сейчас.

Бреннус не сразу осознал эти слова.

— Здесь? В Саккорсе? Сейчас?

В тёмном коридоре позади Лаарила голос его всевышества произнёс:

— Да, Бреннус. Сейчас.

Лаарил окоченел, бросил взгляд через плечо, снова посмотрел на Бреннуса и провозгласил официальным тоном:

— Принц Бреннус, ваш отец, его всевышество Теламонт Тантул.

— Думаю, он знает, кто я такой, Лаарил, — сказал его всевышество, скользнув мимо сенешаля.

Его всевышество был куда выше Лаарила, и с чёрной дыры его острого, чисто выбритого лица лихорадочно сияли платиновые глаза. С широких, не согнутых возрастом плечей свисал чёрный плащ. В руке он держал деревянный посох. Его тело сливалось с темнотой, края фигуры колыхались, сливались с сумрачным воздухом Саккорса.

— На этом всё, Лаарил, — сказал Теламонт