Дети песков (СИ) - Маркелова Софья Страница 35

Стражники послушно расступались перед этим мужчиной, стоило ему сделать хотя бы шаг. Некоторые воины спешно что-то докладывали мужу матриарха, указывая на тело убийцы, но во взгляде отца Лантеи читалось лишь нескрываемое недоверие, а его выдержка и горделивая осанка заставили Ашарха даже прикрыть на пару секунд глаза в надежде на то, что это представление как можно скорее закончится.

Отец даже не приподнял покрывало, чтобы посмотреть на труп. Он сразу же подозвал к себе не терпящим возражений жестом Манса и заговорил с ним низким грубым голосом, чеканя фразы. Юноша явно чувствовал себя неуютно в присутствии отца: он старался не смотреть ему в глаза и в целом выглядел весьма рассеянно. Аш наблюдал за разворачивавшейся перед ним сценой, и у него создавалось отчетливое впечатление, будто это разговаривали не отец и сын, а судья и преступник. И сразу ярко встала перед глазами профессора сцена казни на рыночной площади. Бартелин бросался отдельными гневными фразами, а Манс лишь тихо что-то отвечал, побледнев как смерть. Когда недолгая и весьма эмоциональная беседа закончилась, то муж матриарха выглядел еще более сердитым, чем когда зашел в комнату пять минут назад. От неудовольствия у него даже задергался уголок рта, обнажая желтоватые клыки.

Какое-то время отец Лантеи раздавал указания стражникам и разгонял любопытных зрителей. В конце концов, когда тело унесли, а все соседи были опрошены, Бартелин удалился, напоследок окинув Ашарха внимательным взглядом из-под белесых ресниц. Следом за ним постепенно разошлись и остальные воины. И только профессор и Манс остались вдвоем в пустой комнате с кровавыми разводами на полу.

Преподаватель брезгливо поморщился при виде алого пятна, которое было делом его рук, и зашелся тяжелым кашлем, никак не желавшим оставлять его после перенесенной болезни. Манс тоже окинул разводы неприязненным взглядом и в конечном итоге жестами предложил уйти из этой комнаты в его спальню.

Покои юноши оказались довольно скромными: небольшое помещение, завешанное пыльными драпировками и портьерами, где все горизонтальные поверхности оказались завалены рабочими инструментами, заготовками колец, амулетов и метательных ножей, а также мусором — осколками костей и стеклянной крошкой. Ашарх усмехнулся про себя, оценивая беспорядок, а после сгреб с кровати кипу пергаментов с эскизами оформления рукоятей оружия и присел на ложе. Манс необыкновенно смутился, что профессор стал свидетелем хаоса в его комнате, и принялся спешно убираться, но хватило его ненадолго.

— Почему отец был зол на тебя? — спросил Аш, не скрывая своего любопытства, терзавшего его изнутри с жадностью оголодавшего пса.

Манс примостился на краешке стола напротив своего подопечного и сразу же достал помятый словарик из-за пояса.

— Я… знать… не… — медленно произнес юноша. После он замолчал, задумчиво сверился с записями и продолжил:

— Не знать… слова… «зол».

— Злость, гнев, ярость, — перечислил профессор, но так и не увидел в глазах хетай-ра понимания. — Ох… Отец кричал на тебя. Ты понимаешь, что значит слово «крик»?.. Это как бы вопль, громкий разговор. Почему он кричал?

Манс рукой взлохматил свои короткие белые волосы, пытаясь соотнести в голове все, что он услышал, и познать смысл сказанного. Преподаватель почесал нос и еще пару раз попытался объяснить значение отдельных слов. Наконец, юноша посветлел лицом.

— Да!

— Что «да»? — уточнил профессор.

— Отец зло.

— Ты имел в виду, что твой отец был зол?

— Отец зол… Крик. Dhe! — подтвердил юноша.

— И почему?

Манс в очередной раз нахмурился и углубился в изучение своего словарика. Ашарх понял, что дело не пойдет быстрее, поэтому отыскал на столе клочок пергамента с чернильницей и со всем старанием принялся записывать отдельные слова, пририсовывая к ним небольшие изображения, должные их пояснить. Несколько часов, склонившись над мятыми кусками бумаги, мужчины посвятили улучшению своих художественных навыков и пополнению словарного запаса на обоих языках. Хотя со стороны, конечно, разговоры мужчин пока что все еще были похожи на странную пантомиму, где половину мыслей они объясняли друг другу с помощью жестов, схематичных рисунков и актерских подражаний, но самым главным было то, что они прекрасно понимали все эти образы.

Несмотря на то, что очередной урок пошел Мансу на пользу, даже к середине ночи Ашарх так и не сумел добиться интересовавшей его информации об отношениях между сыном и мужем матриарха. Манс откровенно боялся этого властного мужчины и даже сам сказал, что не может объяснить профессору почему, но Бартелин был фигурой, которой стоило опасаться.

В своей неторопливой беседе со словариком они вскоре все же вернулись к ночному инциденту с покушением. Каждый из них переживал произошедшее по-своему, но в одном они были едины: терять бдительность пока не стоило. Тхаги были наемными убийцами, и это означало, что где-то за этой сектой душителей скрывался еще и их наниматель, которого досадная неудача могла сильно разозлить, что заставило бы его действовать активнее и агрессивнее в будущем. Аш поделился с Мансом предположениями Лантеи о том, что именно матриарх постарается убрать профессора во время отсутствия младшей дочери на испытаниях, но юноша критически отнесся к этому предположению. Он как будто не хотел верить, что мать могла пойти на такое.

Но кому еще нужна была смерть чужеземца?

Лантея, несмотря на глубокую ночь, еле перебирая утопавшими в песке ногами, брела по пустыне. Солнце село уже давно, холодный ветер пронизывал до костей, от него не спасал даже длинный плащ, но девушка упорно продолжала двигаться вперед в ей одной известном направлении. Со всех сторон маленькую фигурку окружали только горы сыпучего песка.

Больше всего на свете Лантея хотела спать. Она была измотана. За весь этот долгий день у нее во рту не побывало ни крошки, а пустой бурдюк печально бил по бедру при каждом шаге, напоминая о необходимости его наполнить. Только сделать это было негде. Действующих колодцев в пустынях осталось не так много, и большинство из них находилось гораздо дальше от Третьего Бархана, ближе к самому центру песчаного края. А теперь девушке даже нельзя было позволять себе отдыхать. Жизнь Ашарха зависела от того, как скоро она добудет цветок, — каждый шаг Лантея напоминала себе об этом.

Но сил становилось все меньше и меньше.

Неожиданно она заметила быстрое движение на песке рядом с собой. Юркая ящерица скользила по открытой поверхности, опасливо оглядываясь по сторонам и выискивая для себя убежище. В ту же секунду девушка, словно дикий хищник, быстрым прыжком набросилась на свою добычу, пальцами впиваясь в хрупкое тело и сжимая его до хруста. Она оторвала голову ящерице одним движением и запихнула тело в рот вместе с кожей и лапами, пока те еще шевелились в агонии. Тонкие кости хрустели на зубах, но хетай-ра старалась об этом не думать, наслаждаясь холодной кровью жертвы, которая хоть немного утолила ее чудовищную жажду.

Если бы кто-нибудь в этот момент увидел девушку со стороны, то вряд ли бы он признал в ней дочь величественного матриарха Гиселлы Анакорит. Скорее, это был лютый зверь, существовавший только благодаря инстинктам, оставленный посреди бескрайних песков выживать. Но на многие десятки километров вокруг не было ни одного разумного создания, которое бы стало свидетелем этого неприглядного превращения. И только пустыни Асвен безмолвно присматривались к своей жертве, пребывая в томительном ожидании ее близившегося конца и наблюдая за каждым ее шагом.

Лантея продолжала взбираться по гребням песчаных холмов практически ползком. Счет времени она давно уже потеряла. Ей казалось, что эта ветреная ночь никогда не закончится, как и бесчисленное множество дюн, которые она все преодолевала и преодолевала. В какой-то момент ноги свело от усталости, и рыхлый песок принялся стекать вниз по склону, унося вместе с собой и истощенную хетай-ра. Девушка кубарем скатилась к подножию дюны и просто не смогла найти в себе сил подняться и продолжить путь. Словно тело ее лежало на морском дне, и толща воды давила на него сверху. Лантея прикрыла глаза ровно на мгновение, но сразу же провалилась в тяжелый темный сон.