Нил Гейман - Звездная пыль Страница 35

– Я не могу позволить тебе беспокоить других гостей, миленький, – сказала она с неожиданной суровостью.

Взгляд Праймуса упал на черные ножи, лежавшие на столе. Лорд сразу узнал их: он видел их изображения и имена в ветхих свитках из книгохранилища Штормфорта. Ужасно древние ножи происходили из Первой Эпохи мира.

Дверь трактира с грохотом распахнулась.

– Праймус! – на бегу крикнул Тристран. – Меня хотели отравить!

Лорд Праймус схватился за рукоять короткого меча – но не успел извлечь его из ножен. Королева ведьм выбросила вперед руку с длинным ножом, одним уверенным мягким движением перерезав гостю горло.

Для Тристрана все происходило слишком быстро, он не успевал реагировать. Только что он вошел, увидел звезду, лорда Праймуса, трактирщика и его странное семейство – и в тот же миг при свете камина вверх ударил алый фонтан крови.

– Взять его! – крикнула женщина в красном. – Взять сопляка!

Билли и девочка-служанка бросились на Тристрана – и тут в трактир ворвался единорог.

Тристран едва успел уклониться с его пути. Огромный скакун взвился на дыбы и ударом острых передних копыт отшвырнул девчонку.

Билли нагнул голову и побежал на единорога лбом вперед, как будто собирался бодаться. Единорог тоже склонил голову ему навстречу, и трактирщик Билли принял злосчастную смерть на конце его рога.

– Тупица! – злобно завизжала его жена и сама напала на единорога с ножами в обеих руках. Правую руку женщины до локтя запятнала кровь, такая же яркая, как ее платье.

Тристран упал на четвереньки и ползком бросился к камину. В левой руке он сжимал ком воска – все, что осталось от волшебной свечи, приведшей его сюда. Юноша изо всех сил разминал воск пальцами, пока тот не сделался мягким и податливым.

– Обязательно должно сработать, – прошептал он сам себе, очень надеясь, что дерево знало, о чем говорит.

Где-то позади закричал от боли единорог. Тристран оторвал от рукава камзола кружевную оторочку и закатал ее в восковой комок.

– Что происходит? – вскричала звезда, ныряя под стол к Тристрану и тоже опускаясь на четвереньки.

– Сам толком не знаю, – отозвался тот. Послышался вопль ведьмы: единорог дотянулся до нее своим рогом и пронзил ей плечо. Движением головы он оторвал ведьму от земли, намереваясь швырнуть ее на пол и добить острыми копытами. Но та, насаженная на рог, вдруг извернулась и всадила черный нож по самую рукоятку в глаз единорогу, так что лезвие вошло глубоко в голову.

Зверь тяжело рухнул на дощатый пол трактира, кровь хлынула у него из глаза, изо рта и из раны на боку. Сперва единорог упал на колени, потом свалился на бок, и жизнь оставила его тело. Пегий длинный язык беспомощно свесился меж зубов.

Королева ведьм освободилась от рога и с трудом поднялась на ноги, одной рукой зажимая раненое плечо, а в другой держа широкий нож.

Глаза ее лихорадочно обшарили комнату и обнаружили Тристрана и звезду, съежившихся у камина. Медленно, ужасающе медленно ведьма двинулась к ним с мясницким ножом в руке и с улыбкой на губах.

– Пылающее золотое сердце спокойной и счастливой звезды намного лучше дрожащего сердечка перепуганной звездочки, – произнесла она голосом, странно спокойным для ее разбитого и окровавленного лица. – Но сердце даже самой забитой и дрожащей звезды все же лучше, чем ничего.

Тристран сгреб звезду за руку.

– Вставай, – велел он.

– Не могу, – просто ответила она.

– Вставай, или мы оба сейчас умрем, – прошипел Тристран, вскакивая на ноги. Звезда кивнула и с трудом, цепляясь за него, начала подниматься с пола.

– Вставай, или оба умрем? – расхохоталась королева ведьм. – Нет уж, детки, вы точно сейчас оба умрете – не важно, стоя или сидя. Мне-то все равно.

Она приблизилась еще на шаг.

– А теперь, – сказал Тристран, правой рукой сжимая ладошку звезды, а левой стиснув самодельную свечу, – а теперь – вперед!

И он сунул левую руку прямо в огонь.

Боль от ожога была так ужасна, что Тристран не сдержал крика, и королева ведьм уставилась на него как на воплощение безумия.

Но импровизированный фитиль свечки тоже вспыхнул и загорелся ровным голубым огоньком, и мир вокруг Тристрана начал дрожать.

– Пожалуйста, идем, – взмолился он к звезде. – Не отпускай моей руки.

И она с трудом шагнула вперед.

Трактир растаял вокруг них, в ушах еще с минуту звенели вопли королевы ведьм.

Шаг – и Тристран со звездой оказались под землей, и свечной огонек отражался от мокрых пещерных стен; шаг – они были в пустыне белого песка, под яркой луной; а на третьем шаге они зависли где-то высоко над землей, глядя на холмы, реки и деревья далеко внизу.

Именно тогда остаток воска растаял у Тристрана в руке, и жар огня сделался невыносимым. Язычок свечи вспыхнул последний раз – и погас навеки.

Глава восьмая,

в которой повествуется о воздушных замках и не только о них

В горах наступил рассвет. Бури последних дней наконец кончились, и воздух стал чистым и холодным.

Лорд Септимус из Штормфорта, высокий и вороно-подобный, вошел в горное ущелье, оглядываясь по пути, как будто искал нечто потерянное. Он вел в поводу бурого пони горной породы, маленького и лохматого. Когда проход сделался шире, Септимус остановился, словно обнаружив искомое на обочине тропы. Это оказалась маленькая разбитая колесница из тех, в которые обычно впрягают козлов. Она лежала на боку. Возле колесницы валялось два трупа: белый козел с окровавленной головой и небольшой паренек. Лицо его после смерти осталось таким же глупым и унылым, каким, похоже, было при жизни. Септимус в исследовательских целях перевернул ногой козлиный труп и обнаружил у того на лбу, между рогами, глубокую смертельную рану. На теле мальчика не обнаружилось никаких ран, послуживших причиной смерти, если не считать синего кровоподтека на лице.

В нескольких ярдах, за камнем, обнаружился еще один мертвец – мужчина средних лет, в темной одежде; он лежал лицом вниз. Кожа его казалась очень светлой, на камни внизу натекла большая лужа крови. Септимус присел возле покойника на корточки и осторожно приподнял его голову за волосы. У него было перерезано горло – вернее, разрезано от уха до уха. Септимус удивленно рассматривал мертвеца. Он, несомненно, видел где-то это лицо, но…

Вдруг Септимус отрывисто расхохотался – смехом, больше напоминающим сухой кашель.

– Твоя борода, – вслух обратился он к трупу. – Да ты сбрил бороду! Будто я не узнал бы тебя без бороды, Праймус!

Серый и призрачный Праймус, стоявший среди прочих братьев, ответил: