Владимир Воронов - Отродье. Охота на Смерть Страница 35

Так размышляя, он забрёл в тихую оранжерею.

Полумрак. Тишина. Тени.

Привидения! Где же привидения? За последние двое суток он и забыл об их леденящих душу дымных образах. Страшно. Под лопатками затаился холодок. Вадим нерешительно оглянулся — не прячется ли за спиной душа какого-нибудь мертвеца? Никого. Обойдя оранжерею по кругу, он немного расслабился. Шорох слева и сзади. Он разве что не заорал от страха. На пол упала сухая ветка с лимонного дерева. Упала сама. Жуть. Перекрестился. Поскорее убрался из этой плохой комнаты. Продолжил гулять по гулким пустынным коридорам, теперь уже не отвлекаясь на посторонние мысли. Вадим осторожно искал привидения или какие-нибудь косвенный призраки их присутствия, но их не было. Ни на третьем этаже, ни на первом. Сходил в крошечный тупик и заглянул в палату, где его скрутил припадок — никого. Когда счастливый Вадим закончил свой последний обход, часы на стене показали восемь утра — час выписки. Всегда если хочется, если очень нужно — легче поверить, убеждая себя пусть и непроверенными доводами или их отсутствием.

У него не осталось и тени сомнения — призраков не существует!

4

— Алло, Мама? Мама, — это я — Вадик!

— Ах, сынок… У тебя такой взрослый голос, я и не узнала, — она говорила тихо, будто ей, что-то мешало, — Вадик, ты уж прости, но мы не сможем тебя забрать из больницы. Папу вызвали в командировку, а я… Я на больничном и не выхожу…

— Мам, не вопрос! Хоть посмотрю, как Москва изменилась! Скоро буду!

— Прости ещё раз… Деньги я у тебя в тумбочке оставила…

— Мама, я тебя очень люблю!

— И я тебя, приезжай скорее…

Вадим повесил трубку и почувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Не сдержал порыв и от души обнял молоденькую сестру, позволившую ему позвонить со служебного номера.

Вопреки ожиданиям его пришли проводить практически все дежурные сёстры и врачи. Не пришли только Зина и врач с орлиным лицом. Сёстры желали ему счастья, вспоминали, каким его привезли, травили байки о других безнадёжных пациентах, как и он внезапно поправившихся. Особенно сентиментальные пустили слезу. Главврач крепко пожал ему руку, похлопал по плечу. Глядя, в общем-то, в чужие лица, Вадим внезапно проникся благодарностью. Желал всем здоровья, благодарил, обещал навестить, хотя внутренне поклялся, что ноги его здесь больше не будет.

Самый счастливый момент наступил перед дверью, ведущей в большой мир. Он затаил дыхание, осознавая важность момента, и распахнул её.

Солнце ослепило. Запахи опьянили. Уличный шум оглушил.

"Господи, как хорошо!" — вслух сказал он, споткнулся и чуть не упал. Засмеялся сам себе.

Утро — некогда самое любимое им время дня. Утром планета наполнена силой. Кажется, что само небо ещё не успело устать за день и зовёт тебя в полёт. Ты шагаешь бодрый, способный изменить всё, что захочешь, если надо — сдвинуть гору или сделать очень несчастного человека счастливым, кинув ему в переходе метро в шляпу не мелочь, а полтинник. Утром по лицам прохожих легко прочитать, о чём они думают: мужчина с дипломатом собран — у него важная встреча, поэтому брюки отглажены, и он с опаской смотрит под ноги, чтобы их не испачкать, случайно наступив в лужу. Юная студентка щебечет по телефону, заливается краской, призывно смеётся — влюбилась. Помятый мужчина идёт с бутылкой пива — прохожие осуждающе качают вслед головами, а ему на них плевать — сегодня плохо, зато вчера было хорошо, да и вообще он в отпуске!

Вадим стоял на остановке, с удивлением отмечая появление новых маршрутов, новых автобусов, новых дорог. Чему удивляться? Москва живёт, растёт, изменяется, не теряя время на пустое ожидание отставших горожан. Стиль одежды за пять лет сильно изменился. Вещи прохожих, как и они сами, стали ярче, смелее. В салоне маршрутки звучало радио, которого раньше не было, неизвестные ему музыканты пели неизвестные весёлые песни.

Пять лет — как же это много!

Он шёл по улице детства, узнавая и не узнавая её. Там где был заросший газон, откуда-то появились высокие взрослые деревья, разбитая песочница превратилась в сказочную страну — детскую площадку с множеством цветных качелей. Дом покрасили, у подъезда скопилось штук двадцать красивых автомобилей. Ему даже показалось, что у кого-то похороны — откуда ещё взяться такому картежу? Но приглядевшись, он заметил подобную картину и в других дворах — благосостояние населения росло!

Денег ему выделили немного, но он легко с ними распрощался, купив в киоске скромный букет для мамы.

Дверь в подъезд их типовой девятиэтажки теперь закрывалась на хитроумный замок. Цифровой пароль он не знал, поэтому прождал почти двадцать минут, прежде чем ему не открыл неизвестный сосед. Незнакомый лифт, незнакомые почтовые ящики. Вадиму стало грустно — вокруг было столько всего нового, что старого почти не осталось, будто он вернулся не домой, а зашёл в гости к малознакомым людям. Грусть усилилась на родном девятом этаже — ни одной старой двери, все новые, красивые, современные.

— Вадик! Ну, наконец-то! Я уже начла волноваться, — распахнула дверь мама, сразу, стоило ему лишь позвонить. Мама никогда не спрашивала: "кто там?" — просто, открывала и всё.

— Я спешил… — не успел продолжить, оказавшись в крепких объятиях.

Он видно сильно вырос, так как теперь мама с трудом доставала ему до плеча. Памятуя о словах доктора, он с тревогой пытался рассмотреть её лицо. Похоже, всё было действительно серьёзно. Мама обмотала голову платком и бинтами, оставив лишь две большие щели на лице — для глаз и рта. У Вадима появилось нехорошее предчувствие, хотя выглядела она более чем забавно, одновременно напоминая мумию и японских ниндзя.

— Сынок, что ж мы стоим на пороге? Заходи скорее! Я обед приготовила! Твои любимые голубцы!

— Я сейчас съем всё что угодно!

Нехорошее предчувствие усилилось в квартире. И в зале, и в его комнате, и на кухне на окнах были задёрнуты плотные шторы — в доме пахло болезнью. Мама явно его стеснялась и опасалась вопросов о недуге, так как, не останавливаясь, говорила о какой-то неважной чепухе, не давая ему вставить слово. Она накрыла на стол, а сама скрылась в ванной, откуда долго не выходила.

Пообедав, Вадим постучал в закрытую дверь:

— Мам, я думаю, ты понимаешь, что бесконечно это не может продолжаться — выходи, мы должны поговорить…

— Ох, сынок, может, отложим?

— Зачем? Что изменится?

— Не знаю…

— Жду в зале.

Она вышла минут через пять, всё в той же странной маске из платка.