Анна Оуэн - Стальное зеркало Страница 35

Теперь осталось только подписать предлагаемый договор — и готово. Очень многие вещи, происходящие сейчас в Аурелии, превратятся из ожидаемых неприятностей в неприятные возможности. Всего лишь возможности, за которыми нужно присматривать, чтобы они не набрали достаточную силу. С подписанием трудностей быть не должно. Разумеется, Его Величество помедлит, поторгуется, поразмышляет. Быстро согласиться — себя не уважать. Но договор будет подписан много раньше начала марсельской кампании, значит, больше месяца на уважение не потратят. Невыгодно.

Договор нужен Аурелии. Нужен больше воздуха, много больше. И хотят за него так немного… не соваться в Каледонию, на которую все равно в ближайшие годы не наскребешь ни денег, ни людей; да чтобы вдовствующая королева Мария отказалась от претензий на альбийскую корону. Корона эта — тоже пустая мечта, которой сто лет в обед. На это сил не хватит не только у Аурелии, а и у всего континента, взятого вместе, если представить себе, что континенту может придти в голову такая блажь. Договор меняет журавля в небе на крупного гуся в руках. Его подпишут.

Договор нужен не только Аурелии — и королевству Толедскому он нужен, и папскому престолу. Всем членам тройственного союза. Особенно интересно получается с Ромой — им Каледония не интересна, далеко от Ромы до Каледонии. О том, что не менее трети каледонских лордов — католики, Папа вспоминает… иногда, наверное. Поминает их в молитвах перед Господом. О них как о политической силе Александр VI не помнит, не знает, знать не хочет. У него под носом, под боком куда более интересные дела. Вольная Романья, не желающая признавать понтифика сюзереном, Галлия, уже вслух мечтающая о собственной Церкви — чем это, дескать, Равеннская Церковь звучит хуже Ромской? Арелат, глубоко оскорбивший ромского первосвященника тем, что поставил интересы страны выше интересов веры и волей короля разрешил свободу вероисповедания — сиречь, свободу любой ереси, в том числе и вильгельмианства…

От Ромы до Каледонии далеко, ничего, кроме благословения, лорды-католики не дождутся. Ради них Папа не станет вмешиваться.

Толедо же в договор предусмотрительно не включали, и даже не думали им предлагать. Зачем? Помощь от них Каледония получит в одном-единственном случае: если Филипп Толедский женится на Марии Каледонской. Для чего ему предварительно нужно овдоветь — что само по себе дело не трудное, а вот жениться на Марии — посложнее. Слишком многие будут против. А без брака, без прямых и очевидных выгод Толедо не вмешается. Потому что с нищей Каледонии нечего взять, а вот от примирения Аурелии и Альбы пользы ожидается очень много. На море в первую очередь. А братьев по вере можно поддержать деньгами — невеликая печаль, до сих пор не слишком-то помогали, и дальше не станут тратиться, молитвой — ну, кто ж запретит, и добрым словом — а это и вовсе непредосудительно.

А вот предложи кто Толедо примкнуть к договору — так они за свое нынешнее бездействие захотят столько сребреников, что обладай Иуда их аппетитом, неизвестно еще, как бы пошли известные всем дела Страстной недели. Гордость не позволяет соглашаться на простые и взаимовыгодные условия. Ну, что взять с Толедо… как торговали тысячу лет назад своим хорошим поведением, так и ныне готовы торговать, получая выгоды и золото просто за то, что не собираются нападать. Хотя попробуй они и впрямь напасть, им же потихоньку спасибо скажут. За повод в очередной раз укоротить жадные руки.

Определенно, некоторые вещи не меняются с тех самых времен, когда везиготы и франки периодически грозили Роме всем на свете. И еще бургунды, предки нынешних арелатцев… этим вообще уроки не пошли впрок. Как всегда. Ничего нового под солнцем, ничего нового под луной — а эта мудрость и Ромской империи намного старше…

А в Каледонии парламент передрался — треть за договор, две трети — против. Одни потому что без аурелийской поддержки года не проживут, другие, потому что им без альбийской армии в стране — край. Регентша, замечательная женщина, жалко, что не наша — прилюдно умыла руки. Что парламент решит, то и будет… а он, конечно, до второго пришествия ничего не решит, вот и будут у нее руки и чисты, и развязаны.

— Те, кто голосовал за договор, — говорит за спиной сэр Кристофер, — из всей этой своры — худшие. Эти не боятся, что их зарежут, эти хотят резать сами и без помех. Во имя веры, между прочим, хотят. Чем они там думают в Тайном Совете, уму непостижимо… Сторонники Нокса — это не черт, его крестным знамением обратно в зеркало не загонишь. Мало нам того, что есть, им собственную Франконию на севере завести захотелось?

— Сэр Кристофер, я не думаю, что вы имеете право говорить в таком тоне о Тайном Совете! — это Дик Уайтни, дальний родич и первого министра, и госсекретаря, в Орлеане представляет второго. Толковый мальчик, младший сын, но помнит, какими способами не стоит делать карьеру. Он будет ругаться здесь, в кабинете, но доноса сам не напишет и другим не даст.

— Если Тайный Совет на меня обидится, я об этом узнаю. — Маллин доволен договором и недоволен тем, что договор содержит лишнее. Но помогать он будет все равно. Всем, чем может.

— Сэр Николас, — мягкий выговор, южный. Говорящий не с настоящего юга, конечно, а из Корнуолла, их за милю слышно. — Лучше скажите, чего вы ждете от нас. Распределим обязанности, и разойдемся. — Генри Таддер, адмиралтейство. Еще не рыцарь, но будет. Этот будет. — А насчет Каледонии, сэр Кристофер, думаю, что вы неправы, а Тайный Совет как раз прав. Нокс — ублюдок, прошу прощения сэр Николас, но он из ублюдков ублюдок, а те, кто за ним идет — еще и глупые ублюдки, потому что верят во всякое… сами понимаете. Но они — таран. Они откроют нам ворота. А чем раньше мы войдем, тем меньше будет крови. Они без нас еще будут резаться сто лет. Тайный Совет прав. Хватит. Нужно один раз вложиться и сделать все как надо.

Сэр Николас терпеть не может ссор. В буквальном смысле терпеть не может, как никто не может терпеть кипяток, вылитый на голую кожу. Молчать можно, лицо удержать можно, а вот наслаждаться подобным или не чувствовать вовсе… ну, может, и случается с кем-то такое везение. Не с ним. Не судьба.

Нужно промолчать. Очень дельно начал Таддер — распределим обязанности. Очень плохо закончил свою речь. Дослушав до конца, мы забыли начало. Вот как-то так, знаете ли, получилось…

Посол Альбы при дворе аурелианского короля смотрит не на Таддера, а что на него смотреть-то — на сэра Кристофера. Громыхнет, не громыхнет? Не будем проверять…

— Вы, кажется, поинтересовались, чего я жду от вас? — мило улыбается Никки. — Того, что мы будем обсуждать наши обязанности, а не действия Тайного Совета. Господин Таддер, вы единственный человек, который может появляться здесь открыто. — Официально Таддер в Аурелии занимается легальным, хотя и неодобряемым делом — набирает переселенцев. Как раз на юг, на ту сторону экватора. Компании предпочитают моряков и ремесленников, но хорошие крестьянские семьи тоже в цене. А что иностранцы, это ничего. Через год-два они будут говорить на «птичьем», родным языком их детей станет речь Большого Острова. Их внуки будут называть «домом» Альбу. Как сам Никки. Но это сейчас не важно, а важно, что Таддеру многое приходится улаживать здесь, в Орлеане, и его появление в посольстве никого не удивит и не обеспокоит. — Я хотел бы, чтобы вы остались здесь и занялись документами. Чтобы вся переписка вокруг договора шла через вас. И все запросы. И вся связь.