Ольга Макарова - Камень первый. Холодный обсидиан Страница 35

— Спрошу, — заверил его Флавус, — но не на голодный желудок. Обед близится. Давай завернем ко мне домой, чего-нибудь погрызем. Идет?

— Идет!..

Он провел Кангасска широкой центральной улицей, дома которой красноречиво говорили о богатой жизни Ивена: многочисленные лавки, оружейная, маленький театр, дом лекаря и — школа. В нее-то и завернул Флавус.

Его родители были учителями. Семья занимала второй этаж дома и чердак, на нижнем этаже двойным полукругом стояли маленькие столики, и высились до потолка тяжелые книжные шкафы. Многоэтажную подставку у стены занимали две с половиной дюжины маленьких и больших деревянных мечей. Большой камин, забытый на лето, был вычищен от золы, и с фигурных кирпичиков, обрамлявших его, смотрели умные морды каменных чарг; солнечный свет, отраженный в сапфировых глазах, напоминал притаившиеся слезы.

Класс пустовал. Флавус и Кангасск сняли обувь и босиком поднялись по лестнице. Пол был теплый. Нагретое летним светом, струившимся сквозь открытые арчатые окна, доброе старое дерево…

Несколько минут спустя они уже сидели за столом, и Рейне, мать Флавуса, наливала им горячий куриный суп. Удивительная женщина: высокая, красивая, с большими синими глазами, но больше всего удивили Кана точные движения, не допускавшие ничего лишнего. Так двигался бы умелый воин, привыкший ценить каждое мгновение. (А Кангасск, будучи учеником оружейника, повидал много воинов и ошибиться не мог…)

— …Может быть, ты замолвишь словечко за нашего Флавуса? — попросила она Кангасска. Просьба была несколько неожиданной, и тот замер, не донеся ложку до рта.

— Мама, не надо, — умоляюще сказал Флавус.

— Я тоже ночью был в лесу, — влез Кангасск. Мать и сын притихли. — Вышел за периметр. Чудом жив остался.

Охотник тут же подпер кулаком щеку и с интересом уставился на своего нового знакомого.

— Интересно, — протянул он задумчиво. — Неужели тоже пухляков ловил?

— А кто такие пухляки?

— Это такие звери. Маленькие. Пушистые. Планируют с дерева на дерево. Дружат с примитивной магией, — коротко пояснил Флавус. — У них целебный жир и шубка — ею больному спину натирают, для выздоровления. А жир пьют с молоком.

— Понимаешь, Кангасск, — сказала Рейне. — Сильвия у нас приболела, простыла, наверно, в реке, а Флавус очень любит сестренку, вот и решил добыть ей целебного пухляка. Но не стоило жизнью рисковать из-за этого! — она взволнованно глянула на сына. — Мы ее травами и медом вылечили бы, выходили. Болезнь-то обычная, ничего страшного…

— А зачем ночью-то?.. — Кан изумленно оглянулся на Флавуса. Тот безмятежно черпал ложкой суп.

— Днем пухляка не словишь, — махнул он рукой. — Зато ночью они слепы — бери голыми руками… Расскажу: смеяться будешь! Вчера чуть витрянику не попался за этого пухляка, а сегодня нашел одного в носке. Ну, повесил еще вчера вечером носки во дворе сушиться, а утром в одном пухляка нашел. Молодой еще, глупый, иначе не попался бы так… А ты что ночью в лесу искал?

— Я до леса не дошел, — пожал плечами Кангасск.

— А все же? — хитро сощурился Флавус.

— Гулял я…

Молчание. Два изумленных взгляда. Дураком почувствовал себя Кангасск и покраснел так, что видно стало через южный загар.

— Смело, — оценил Флавус. — Но во второй раз так не повезет…

…Такого супа не варили в Кулдагане. Даже мама, когда была жива. Мясо, нарезанное ровными кусочками, было красивым, как красный мрамор, со всеми его прожилками. Кангасск еще догадывался, как можно сварить такое: не пожалеть томатного соуса и красных фруктов. Но остальное… где-то росли эти чудные зернышки, зеленый овощ с пупырчатой шкуркой и, нарезанный соломкой, овощ красный, с годовыми кольцами, как на дереве. Таких не знали у него на родине, и торговцы не привозили…

Горяч, горяч и щедр был этот суп…

— Спасибо, мам, суп волшебный! — от души похвалил Флавус.

— Спасибо, госпожа Рейне, — поблагодарил и Кангасск. — После походной пищи такой суп — бальзам для желудка! — сказал и мимоходом подумал, что несправедливо все же умолчал о владиных блинчиках. Но суп — это особое дело…

И вновь без единого лишнего движения хозяйка собрала со стола тарелки, ложки и хлеб. Ворвись сейчас в дом разбойник — и она, несомненно, уложила бы его тарелкой в переносицу, не промахнувшись с пяти шагов…

Раньше Кангасск не был таким наблюдательным. С тех пор, как он принял в дар харуспекс, ему во всем мерещится некий глубинный смысл. И сердце очередной раз делает ёк от внезапного укола интуиции…

— У тебя нет других дел сегодня, Кангасск? — осведомился Флавус.

— Нет, вообще-то, — ответил он. — Можешь звать меня Кан.

— Если не секрет, как тебя мама звала в детстве? — последовал неожиданный вопрос: госпожа Рейне умела спросить так, что забудешь, куда шел только что, или ложку до рта не донесешь…

— Гасси… — Кан смущенно кашлянул и невольно засуетился: поскреб в затылке, почесал глаз, постучал пальцами по столу…

Хозяйка кивнула и улыбнулась.

Дальнейших расспросов не последовало. Теперь Рейне мыла посуду и не обращала на Флавуса и Кана-Гасси никакого внимания.

— Ну, если дел нет, — широко улыбаясь, развел руками Флавус, — может, расскажешь нам с Сильвией о Кулдагане? Сестру бы это порадовало. А то она с этой болезнью из дома не выходит, так пусть хоть поговорит с новым человеком… Ну так что?

— Да, конечно, с радостью, — рассеянно пробормотал Кангасск с самым задумчивым видом и, уже вслед за Флавусом поднимаясь по лестнице на чердак, затолкал харуспекс под рубашку.

Чердак был светел: две пары гигантских окон смотрели прямо в небо. Крышу подпирала загадочная каменная колонна — присмотревшись поближе, Кангасск понял, что это просто продолжение камина, так что в суровую зиму колонна прогревала жилой чердак, а украшавшие ее каменные морды чарг своими сапфировыми глазами круглый год отгоняли от обитателей дома всякое зло.

Что до самого дома, то видно, что его обитатели любят камень. Среди деревянных домов Ивена он выглядел неприступным замком. И всюду — синеглазые чарги…

На чердаке парней встретила хрупкая маленькая девочка, светловолосая, чернобровая и синеглазая, как брат. Недавно стриженые волосы упругими пружинками рассыпались по плечам. Сильвия была бледна, как и всякий больной ребенок, и держала на руках белоснежную пуховую зверюшку с блестящими глазами-бусинками и двумя длинными, видимой остроты зубами.