Исповедь палача (СИ) - Меркушев Арсений Викторович Страница 36

Неожиданно откуда то сбоку возникает фигура. Женщина. Девушка. Он не видит ее лица, но по запаху, но по голосу он узнает дочь их соседей — 15 летнюю Настеньку Корф.

Сердце его замирает, а дыхание девочки вдруг обдает его ухо, ее зубки надкусывают мочку, и неожиданно начинает ему шептать в ухо слова из проповеди пастора Иван: Бог хочет что бы уготовленные к спасению выжили, и что бы уготовленные к погибели — погибли. Что бы их дети умерли, а наши выжили….Наши с тобой, Ваня. Наши общие дети. Она продолжает покусывать мочку уха, а руки начинают делать разное… Приятное. Сладкое.

Ивана почему то ни чуть не удивляет что у его пулемета вдруг стовол как то незаметно удлинился раза в два и вместо коротких экономных он как то незаметно для себя вдруг начинает садить длинными расточительными очередями. И ему вдруг становится хорошо и легко — так, как может быть тебе в 13 лет.

Да, у подростка было о неплохое воображение и хорошая память. Проснувшись, он бы очень удивился, если бы узнал, что его сон, если конечно выкинуть из нее появление Настеньки Корф, не сильно противоречить событиям 50-летней давности. Но сейчас мальчик просто спал и видел хороший сон.

Отец продолжал писать, а мальчик просто улыбался. Ему было хорошо. Он был героем.

То же время. Цитадель «Ордена»

- Ма! Ма! Ну не спи же. А что дальше было. — Маленькая девочка тормошила бабушку, а той просто хочется спать. Годы у женщины брали свое.

— Алечка, я ж тебе уже тысячу раз рассказывала. — Голос женщины тих и устал. Но в нем не было, ни резкости, ни раздражения. Только старость, только усталость, а еще любовь к ее единственной и любимой внучке — к Алии.

Были и другие любимые. Были. И муж тоже был. Сначала нелюбимый, а потом…Нет, любимым он так и не стал, но Matka Boska, как же больно тогда сжалось ее сердце, когда его опускали в землю! И дети были, и даже многочисленные внуки…Были.

А остались только эти двое — Алия и Маркус — такие разные, и такие любимые.

— А ты еще раз расскажи. Ну пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста! — Голос девочки был жалобным, просящим, но старушка знала, что Алечка всегда получает то, чего хочет. Такая уж натура была у девочки — не упрямая, но упертая.

— Ну, хорошо, слушай. — Женщина прижала девочку к себе. — Когда началась Смрадная неделя, и Господь наш излили на грешников свой гнев, и…

— Ба! Ты снова как на проповеди рассказываешь. Расскажи как было взаправду.

— Так взаправду все так и было.

— А ты по-другому расскажи, ну не так как не проповеди. Как ты обычно рассказываешь мне… и Маркусу.

Магда задумалась. А как все было взаправду? И сколько этих взаправд было. Есть слова «Проповеди об исходе пророков», и есть история, которую она иногда, с разными вариациями рассказывает девочке, а еще есть ее личная история, та, которая она никому не расскажет. Даже Алечке.

Не расскажет ей, как те, кто потом назвал себя Пророками, тогда, лет тридцать назад ворвались в зал.

Парадокс, но мотор и двигатель всей затеи старик Линь Бяо остался тогда там, рядом с остывающим телом доктора Гротмана. Старик с самого начала не планировал спасаться с группой.

А ее, наоборот — впихнули в самую середину контура. Не из гуманизма, жалости или уважения к ее интеллекту. Просто она задавала координаты, вводила данные, калибровала настройки и лучшей страховкой того, что она все сделала правильно, было взять ее с собой. Старинный обычай корабелов — в первое плавание новая посудина идет со своим мастером. Так надежнее и так спокойнее.

И ведь не передашь внучке словами, как дорого обошелся им переход, как они лежали несколько часов приходя в себя, сплевывая кровавые бульбы.

Да всего этого ей и не надо знать. Она просто просит рассказать ей историю — ту, что слушала не раз и не два. Ну да ладно, слушай внученька бабушкину сказку.

Маленькая комнатка в Обители Веры и две женщины –

Магда Яблуневская знает, что сон у девочки чуток и говорить ей надо еще несколько минут, прежде чем внучка окончательно уснет.

Старые разбитые артритом пальцы нежно гладят волосы ребенка, подстраиваясь в ритм словам, а сами слова уже другие и о совсем другом:

Bog, jedyny w Пресвятой Trójcy, wolą Twoją i po błogościTwojej ufałeś nam dzieci. Błagamy Ciebie o nich, uratuj ich izachowaj.

Эту молитву много лет назад в далеком и уже не существующем городе Кракове маленькая Магда засыпая, слышала от своей мамы. А теперь она читала для своей внучки — поздней и самой любимой.

Настоящее. 20 марта 55 года Эры Пришествия Пророков или 75 лет от начала Смрадной недели. Разговор взрослых мальчиков.

Река. Длинная, извилистая река. Разделяет близкие берега, и соединяет далекие друг от друга Техноград и главную Цитадель Ордена — Обитель Веры.

И есть Седьмая Цитадель — последний из форпостов Ордена, стоящая на крутом повороте водного пути — дальше всех от Обители Веры, и ближе всего к грешникам Технограда.

Можно ли ее обойти? Вполне!

Только вот для пешего понадобится потратить пару лишних дней пути, а то и всю неделю для груженой телеги.

И любое посольство, простые переговорщики или просто дароносцы идущие в сторону Технограда или обратно проходят через нас. А еще тут трудятся не покладая рук Главный Дознаватель Ордена уже как лет 18 находящийся в опале, один из немногих квалифицированных Комментаторов древних текстов, и один из множества Поводырей послушников, а еще единственный и горячее нелюбимый зять Главного Иерарха Ордена Маркуса Доброго. И что интересно, все они как то умещаются во мне одном.

И потому кое кому, кто прибыл из Обители Веры, не стоит следовать дальше, для него — Седьмая Цитадель и есть конечный пункт назначения. И это меня ждет.

— Здравствуйте, отец Домиций.

— И тебе долгих лет, Твое святейшество.

Молодой. Совсем молодой. От силы лет двадцать пять, не больше. И видимо Его Святейшество Маркус-Добрый имеет на него виды. Раз решил ввести его в Круг, и показать ему кое-какие скелеты в нашем шкафу. А вводить — мне.

Молчание повисает в келье. Такое неудобное молчание, оно не к месту. Это нормально. «Проросшее зерно» не может смериться, что ответы на вопросы, пусть не на все, но на многие, ему даст вот этот…Этот… Палач. Ну да не он первый, но вполне возможно, что он последний. Гордыня — страшный грех. Как раз будет повод ее умерить.

Его Святейшеству около 25 лет, и, судя по всему, он трудяга. Слегка скособоченное плечо, воспалившиеся глаза — видать много читает ночами. А раз его ко мне прислали, значит, он заслуживает доверия и откровенности.

— Веруешь ли ты в Отца нашего Небесного и готов ли ты нести беремя, возложенное на Орден, и на тебя, твое Святейшество?

— Верую.

— Врешь!!! Вы все врете на этот вопрос. Верил бы — не прислали. Разве не так?!

— Я верую. Верую, отец Домиций! Но…

— Но что но!? Ты начал сомневаться? Ты давишь свое сомнение, а оно не хочет уходить, не исчезает, и долгими ночами задает тебе каверзные вопросы, гложет Тебя, твое Святейшество. Ты пытаешься его заглушить вымороженным пивом, девками, а когда и то и другое не помогает — работой до умопомрачения. И все без толку? Так?! Ответь Главному дознавателю Ордена, — это правда или нет?!

Говорю еще с минут, прохаживаясь вокруг него, сужая круги, меняя тембр голоса, акценты, нагнетая и сгущая атмосферу, и все ближе и ближе приближаясь к все еще не «заблудшей» овце, пока наконец не хватаю его голову и не заглядываю в глаза.

— Так?!

— Так.

Его святейшество садится на стул. Он бледен, его лицо бледно как мел, но он не рыдает, и не впадает в истерику. Уже плюс для креатуры Маркуса.

— Я начну издалека, Твое святейшество. Твое святейшество Согласно?

— Да.

— Хорошо. Тогда давай так. Твой отец был мужчиной?

— Это проверка?

— Это вопрос. Твой отец — был мужчиной.

— Он был храбр, никто и никогда не смог бы усомниться в его…

- А яйцау него были?

— Б-были.

— А пестик?