Карина Демина - Внучка берендеева. Второй семестр Страница 36

— П-почему?

Лист лежал.

Способ и вправду… грязный… на крови.

Нет, хватит с Арея крови, и без того пролилось немало.

— Так негоже бывшему рабу боярских детей учить, — человек развел руками. — Как прознают, кого поставили, мигом крик поднимут. А у Михайло Егоровича ныне не то положение, чтобы перечить. И потому отыщет он тебе альтернативную, так сказать, службу… спровадит куда-нибудь на границу, там сильные магики всегда нужны. И будешь ты на границе этой сидеть до скончания века… если не помогут добрые люди.

Уж не те ли, которые с древнею волшбой игры играют?

Да не просто…

…лист лежал.

…простенькое заклятье… любой, в ком хоть крупица силы имеется, сдюжит… да и цена малая… кажется малой. Жизнь петушиная? Петухи, небось, каждый день на плахи ложатся за-ради бульонов куриных да дамских шляп.

Медяшка — вот цена птичьей жизни.

…а прочее… Божиня добрая, простит, коль покаяться… за покаяния ради в храм и полог шитой подарить можно, иль свечей восковых, иль просто денег кинуть нищим, пусть отмаливают чужие грехи.

…сколько в книге, из которой лист вышел, этаких заклятий?

…надобно думать, не одно и не два. Легка дорожка желаний человеческих… сначала петух, там и собака… кошка… человек… средь людей тоже хватает таких, чья жизнь не больше медяшки потянет. А если и дороже, мыслится, найдется, кому заплатить.

Огонь, отступивши, тронул лист.

— Тебе самому и делать-то ничего не надо будет, — сказал гость, спокойно глядя, как расползаются по листу черные пятна. — Просто согласие дай… и каплю крови.

— Нет.

Крови у Арея не так много осталось, чтоб раздавать.

— Что ж, воля твоя… — человек поднялся. Почему-то думалось, что станет уговаривать, но он просто направился к двери. И шел медленно.

Ждал, что Арей окликнет?

Нет.

Он не станет… он справится… хотя бы для того, чтобы найти проклятую книгу… ту, в которую ему уже случилось однажды заглянуть.

Глава 13. О беседах подслушанных

На сей раз в гости меня не звали, но я подумала, что нынешним случаем и незваною явиться не грех. Скоренько ополоснулася, одежу сменила на чистую и косу переплела.

Где царевичи обретаются, я ведала.

Стала перед дверью… стучать? Аль без стука войти? И чего делать, коль погонят? Но додумать не успела, как дверь распахнулася, едва меня по носу не ляснув.

— Я ж говорил, что явится, — Лойко ухватил меня за руку и внутрь втянул. — Давай… не маячь. Другим разом будь добра, поторопись. А то уж заждались.

И дверь на засов запер.

Я огляделася.

Все по-прежнему. Раки. Рыбы. Разве что под самым потолком птица появилася синекрылая и черноокая, с хвостом длинным, завитым… хвост недомалеван, но сама птица красивая — страсть.

Царевичи сели кружком.

Лойко устроился по одну сторону двери. Ильюшка — по другую. Ни дать, ни взять — истуканы каменные, каковых у лестниц всяких ставят красоты ради. Хотя в истуканах, конечно, красоты поболе будет. У Ильюшки на физии тоска с обидою. А у Лойко глаз заплыл…

Когда успел?

Не ведаю. И пытать не стану. Не моего ума дело.

Кирей на подоконнике устроился, еле-еле втиснулся, он-то длиннющий, а подоконник — узенький, не повернуться. И глядит не на царевичей, на улицу, будто бы вовсе не интересно ему, чего творится.

— Присядь куда, — Еська обвел комнатушку. — И тихо, ладно? Если кому чего и захочется сказать — все потом…

Я кивнула.

Помню.

И с памяти той не с пустыми руками явилась. Был у меня один рецепт одного отвару, простенький навроде, но после тяжкое работы аль болезни — самое оно. И сил прибудет, и слабость отступит.

— Вот, — я Еське флягу протянула. — Дадите после… он лучше того, которым вы выпаиваете.

Еська флягу принял.

Понюхал.

Капнул на ладонь. Лизнул. Экий недоверчивый.

— Спасибо, — сказал Елисей. — А теперь тише, если не хотите пропустить самое интересное…

Я уже видела то, что дальше происходило. Пергамент. Камушки. Руки, над ними протянутые. Волос, сгоревший в свече.

Тишина.

И голоса.

— Что, Люци, теперь скажешь? Тоже чья-то шутка? — ныне Архип Полуэктович и не думал раздражения скрывать.

— Вполне возможно.

Люциана Береславовна говорила тихо, и сомнения в голосе ее явственно слышались.

— Я этому шутнику… — Фрол Аксютович тяжко вздохнул. — Следует признать, что для шутки это несколько… извращенно.

— У студиозусов с чувством юмора всегда были проблемы.

Я отчегой-то представила Люциану Береславовну в ея роскошном убранстве, в шубке соболиной долгополой с атласным подбоем. Как она в этое шубке, в чоботах, бисером шитых, да по грязюке пробирается, кляня на чем свет стоит и Архипа Полуэктовича, каковой полосу устроил, и всех студиозусов разом.

— А еще с концентрацией и силой, — заметил Фрол Аксютович.

Вот уж кому ни дождь, ни грязюка ни по чем были.

— Если ты, наконец, дашь себе труд подумать…

Люциана Береславовна фыркнула, что кошка.

— …то заметишь, что наш… шутник не просто поставил ловушку. Он сделал наводку по ауре, а это — уровень выпускника, как минимум. Прибавь к этому энергию, которую в заклятье закачали… сколько уже стоит?

— Да с полчаса точно, — отозвался Архип Полуэктович.

— И еще столько, думаю, продержится. У тебя вот, Люци, не обижайся, но сил на подобную шутку не хватит.

— То есть, мне можно вздохнуть спокойно? Ты меня больше не подозреваешь?

— А с чего ты взяла, что я тебя подозревал?

— Ты же вчера заглядывал в гости к Марьяне. А поскольку особой любви между вами не водится, я и решила, что ты обо мне спрашивал. И что старая гадюка ответила?

— Напрасно ты так. Она тебе очень сочувствует… почему ты не сказала, что дым ядовит для берендеев?

— Божиня милосердная! Для берендеев! Именно, что для берендеев, Фрол! А их крови в девчонке четвертушка! И три четверти — человеческой. И думаешь, я бы ее отпустила, если бы ей и вправду что-то угрожало?

— Ты должна была сказать…

— Да нечего говорить было! Нечего!

— Успокойся.

— О, я спокойна… я совершенно спокойна… и поверь, вздумай я избавиться от вашей… красавицы, — Люциана Береславовна произнесла сие с нескрываемым презрением, — она бы просто скончалась. Сердце там отказало бы… или еще какая напасть приключилась бы. И эта смерть выглядела бы совершенно естественной.

Мне ажно поплохело.

И вспомнилася тетка Алевтина с ея травами.

А ведь Люциана Береславовна мало меньше знает. И пусть силой ея Божиня не наделила, зато умения она редкостного.