Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы Страница 36

Треск.

Они вступили в новый коридор, потому что неожиданно сам Слава, набравшись храбрости и боясь растерять ее, стал нервно торопить их. Но как только они двинулись, храбрость его стала быстро улетучиваться, как газ из пивной бутылки, и коридор, до сих пор такой привычный и давно надоевший, стал вдруг приобретать зловещую новизну, как будто ребята увидели его впервые. Унылые сероватые стены стали немного белее, приобретя как будто даже неприятный и тревожный запах больничной палаты. Коридор тоже стал новым и страшным. Когда ребята двинулись навстречу Голове, сразу наступила мертвая тишина, которая, конечно же, объяснялась тем, что они перестали разговаривать; но теперь эта тишина казалась им еще более многозначительно жуткой, чем раньше. Она нарушалась лишь трусливым скрипом их собственных шагов по паркету. Слава старался не смотреть на Голову, чувствуя, что один ее вид высасывает из него остатки мужества. Коридор наполнялся невидимой опасностью; они ощущали, как она исходит от ослепительно белых стен, монотонного потолка, паркетного пола. Пространство наполнялось ею, как слезоточивым газом. Они подходили все ближе, и с каждым шагом их члены деревенели от ужаса, и шаги замедлялись. Пространство сузилось до небольшого замкнутого коридорного пролета; впереди была Голова, чей ужасающий лик был обращен прямо к ним, сзади коридор упирался в поворот, который выделялся лишь невидимым светом, падавшим под другим углом. Слава, опустив голову, глупо смотрел на свои дрожащие ноги, которые почти отказывались ему повиноваться. Он украдкой взглянул вперед, чтобы краем глаза увидеть приближающуюся Голову, но ее загораживали спины Леши и Димы, и он сумел увидеть лишь часть огромного морщинистого лика, который вдруг оказался ужасно близко, — и сейчас же отвел взгляд, едва не задохнувшись. В Славе стихийной волной поднялся ужас, мгновенное, внезапное ощущение дежа вю — страшное и трудноуловимое одновременно, и как будто неуместное в этом коридоре — и бросило его в пучину пугающих, почти осязаемых видений.

— У м-меня к-крыша едет, — сказал Слава, совершенно не узнавая своего голоса, который почему-то стал двоиться, словно передразнивая своего хозяина.

— Я щас обоссусь! — подтвердил его опасения голос Леши, и Слава услышал, что он отскакивает от стен, как мячик.

— От т-тебя эхо, — сказал он Леше, приседая от страха и перепуганным, почти благоговейным взором смотря по сторонам. Ему показалось, что на стенах появились тонкие крошащиеся трещины, которые начали расползаться по штукатурке, как пауки.

— От меня? — спросил Леша. — Это от тебя эхо, х-хорек ты скрипучий!

— От вас обоих эхо, дебилы! — сказал Дима. — Кошмар вообще!

— Совсем как в подвале, — прошептал Слава, опустившись на пол и слушая, как его собственный голос змеей выползает у него изо рта и начинает растекаться по полу и стенам, словно жидкость, образуя трещины на серой поверхности, — совсем как в том подвале!..

Леша и Дима не успели спросить, что он имеет в виду, потому что в этот момент Голова внезапно открыла глаза. Это произвело очень странный эффект, который трудно описать в точности. Слава явственно услышал — не увидел, а именно услышал — движение век Головы, но услышанный им звук странным образом исходил не от них, а как бы рождался сам по себе в связи с этим движением, потому что само оно не породило никакого звука, так как глаза открылись бесшумно. Но, словно что-то живое, прошелестел по коридору тихий звенящий вздох. Он холодом пронесся мимо Славы, метнулся влево-вправо, в мгновение ока вскарабкался по стене, побежал по потолку, бросился за поворот. Вздох мгновенно заморозил всякое движение: ребята застыли, как истуканы, и даже трещины-червяки прекратили свой бег и остановились, замерев; воцарилась прежняя оглушительная тишина. Славу словно ударило током: он ненароком взглянул на ожившую Голову, выросшую прямо перед ним — невозможную, невероятную в своей страшной близости, — и, чего уж скрывать, не удержался и заплакал.

Оно было перед ребятами, безобразное, фантастическое существо: огромные, пустые белые глазницы без зрачков, морщинистое лицо, кривой отвратительный рот, дергающиеся губы. Голова действительно закрывала собой весь проем, так что можно было едва пролезть между ней и полом, там, где были углы. Было не совсем понятно, что находилось за ее спиной, если можно так выразиться, но, кажется, там был такой же коридор… блеклый и бесконечный, он убегал в бездонную глубину.

Слава ничком повалился на пол и стал ползать по нему, всхлипывая и бормоча что-то неразборчивое. По его лицу текли слезы. В каком-то болезненном изумлении он вперился горящим взором в Голову и никак не мог отвести от нее затравленно-восхищенного взгляда. Дима, присев, целился в Голову из пустого пистолета, руки его дрожали. Леша стоял дальше всех, как всегда, готовый спасаться бегством. Все ребята чувствовали себя скверно, живое звенящее эхо, снова возникнув откуда-то из воздуха, нервно металось позади них, выговаривая непонятные слова. Слава увидел, что глаза у Головы стали красные; как они покраснели, никто из ребят не успел заметить.

— Господи! — всхлипнул Слава, сложив на груди руки молитвенным жестом. — У нее глаза, как на фотке без эффекта подавления красных глаз. — В ужасе он понес совершенную околесицу.

— Ф-фотограф херов! — проскрежетал Леша, зверски смотря на Голову и храбрясь изо всех сил. — Какого х… ты свой 'Кэнон' с собой не взял! Ты ж такие фотки просрал, твою м-мать!..

— Ы-ы!.. — подтвердил Слава, не в силах больше ничего вымолвить.

Дима выпученными глазами молча глядел на Голову.

— С-с!… - шелестело, звенело эхо.

За потрескавшимися стенами раздалось глухое гудение, сначала отдаленное, потом все ближе и ближе… совсем приблизившись, оно, казалось, уже готово было вырваться из-за стен. Они скоро услышали, что это был не непрерывный гул, а частые глухие удары; по мере их усиления их частота уменьшалась, так что каждый новый удар, постепенно увеличивая амплитуду, заставлял их болезненно сжиматься в предвкушении следующего. Сила ударов нарастала: бам-бам-БАММ. Со стен сыпалась штукатурка; казалось, еще немного, и они обрушатся. Ребята, еще недавно желавшие такого поворота событий всей душой, теперь страшились даже подумать о том, что может случиться, если стены упадут. Им представилось, что они лишаются последней защиты.

Слава с Димой закричали от страха. Пистолет выпал из Диминой руки. Он не успел его поднять, потому что в этот безумный и безнадежный момент Лешу вдруг прорвало. Видимо, его безошибочный инстинкт подсказал ему, что храбрость — единственный возможный выход в данной ситуации. Он в одну секунду стряхнул с себя испуг; кинувшись к Славе, ползающему на карачках по полу, он схватил его за шиворот и зверски дернул вверх. Слава от неожиданности подавился криком. Леша заорал: