Ольга Романовская - Песочные часы Страница 37

Не сказала бы, что была рада перемене места жительства. Отвыкла от четырёх стен, привыкла дышать городским воздухом, где чувствуешь себя намного свободнее. Он придавал сил, помогал выныривать из тягучей хмари безысходности и верить, что всё задуманное сбудется.

В этот раз я не лежала у хозяина на коленях, а, мужественно пересиливая страх, сидела в седле. Мне нужно научиться не бояться высоты: вдруг когда-то судьба пошлёт мне дракона, а я не смогу воспользоваться драгоценным подарком?

Раш был неразговорчив и хмур. Видимо, не хотелось покидать насиженные места.

Никакой дополнительной защиты, кроме пластин на шее, я не заметила. Очевидно, дракона не так-то просто убить, иначе хозяин позаботился бы о безопасности боевого товарища.

Ружейная полка тоже пуста. Из предусмотрительности, я полагаю. Вдруг торха, то есть я, задумаю воспользоваться оружием? Положим, управлять драконом я не умею, но могу заставить норна под дулом ружья. Хотя, глупо: хозяин сильнее меня, а дракон легко сбросит крыльями, головой или хвостом.

— Раш, тебе не хочется улетать? — шёпотом спросила я, надеясь, что шум ветра скроет мой вопрос от хозяина, а чуткий слух позволит услышать дракону.

— А кому понравится, когда тебе дырявят брюхо? — хмыкнул Раш, выпуская облачко пара. — Зато порезвиться можно. Здесь-то нельзя, сразу всякие пристрелят.

— Под «порезвиться» он имеет в виду игры с огнём, — усмехнулся хозяин, ловко поменяв положение корпуса, заставив дракона взять влево. — Они не такие уж безобидные существа. В брачный период вообще на демонов похожи, кого угодно в клочья раздерут.

— Но-но, меня сюда не впутывай! — обиделся дракон. — Я разумный, ради самки на рожон лезть не буду. Лучше бы вы, люди, на себя посмотрели. И ты тоже.

— На что-то намекаешь? — нахмурился норн. — Смотри, доиграешься!

— Ты тоже. Могу и скинуть.

— И дураком будешь, Раш! — хозяин неожиданно ласково потрепал его по чешуе. — Волнуешься?

— Есть немного. Давно в деле не был. Эх, разомну крылья! Мы с тобой таких делов наделаем, в два счёта тех людишек прижучим!

Наконец мы начали снижаться.

Показались знакомые очертания городка, селений, реки и полей, а потом и замок.

В этот раз хозяину не пришлось уговаривать меня спуститься на землю, сделала это сама, смирившись с правилами игры. Ходить по чужим спинам — неприемлемо, но что я могу поделать? От руки хозяина тоже не отказалась: всё же высоко.

Сара обрадовалась при виде меня, живой, невредимой и не такой затравленной, как прежде.

— Вижу, у вас всё наладилось, — шепнула она, задержавшись, чтобы проследить за тем, как заносят вещи. Среди них и были мои — я теперь торха с приданым. Совсем крохотным, но всё же. Если продать, на месяц-другой хватит.

Я предпочла промолчать, не зная, что ответить. С одной стороны, Сара права, я освоилась, перестала дичиться, да и обращаются со мной сердечнее, чем вначале, но, с другой — я по-прежнему рабыня.

Хозяин улетал завтра на рассвете. Кроме Раша, брал с собой коня: его доставять по морю на драконьей тяге.

Личный отряд норна, походивший на ополчение кеварийского городка, уже собрался, частично разместившись в стенах замка, частично в ближайшей деревушке. Люди в серо-зелёной форме мелькали то здесь, то там, доставляя немало беспокойства слугам и ещё больше хырам.

Весь вечер и всю ночь я провела возле хозяина, помогая собирать оставшиеся вещи, укладывая чистое бельё, принося требуемые книги из библиотеки (никогда бы не подумала, что военные в походе читают). Потом испекла ему кекс по маминому рецепту. Сама не знаю, зачем, просто мелькнула мысль, что надо сделать что-то приятное, может, он не вернётся. А что, на войне убивают… Наверное, так было бы лучше, только, к сожалению, я не знала, что случается с торхами после смерти хозяев. Вдруг становятся хырами?

Да я лучше руки на себя наложу, чем позволю надеть на себя балахон! На поясе повешусь. Надеюсь, вынуть из петли не успеют.

Торхой жить можно, особенно если обращаются сносно. Горько, тошно, но можно, а хырой лучше сразу умереть. Это кромешная тьма без просвета.

— Ты сегодня на себя не похожа, — заметил хозяин, разрезая моё лакомство. — Что случилось? Такая забота… Мне Сара сказала, что пекла сама.

Я стояла возле стола, держа наготове тарелку. Чистую салфетку уже положила, чай налила. Сама поела впопыхах, пока стряпала: холодные остатки обеда и ненавистный травяной напиток, не имевший ничего общего с тем ароматным, насыщенно-янтарным, который пил норн. Одно название.

А чай и его глаза почти одинакового оттенка.

— Ничего не случилось, хозяин. Надеюсь, вам понравится, — я аккуратно поставила тарелку на стол рядом с чашкой. — Что-нибудь ещё, хозяин?

Норн покачал головой, и я опустилась на пол возле его ног, наблюдая за выражением лица. Собственно, выбор был невелик: либо скатерть, либо он.

Кажется, кекс удался, иначе стал бы хозяин отрезать второй кусок? И то хорошо, ведь за два года я могла забыть, как его готовить. Хотя, у мамы всё равно вышел бы лучше.

Отвернувшись, я беззвучно всхлипнула и закатила глаза, чтобы не расплакаться.

Подвал нашего дома… Падающая от удара солдата мама… Снова её крик ушах.

В последние минуты она думала обо мне, делала всё, чтобы я спаслась. Не вышло. Меня продали, как отрез ткани в нашей лавке, и покупатель скоро будет убивать и делать других вещами, принося слёзы и боль в дома.

Я дёрнулась от его прикосновения, подавив в себе желание вскочить, плеснуть кипятком или иным способом причинить страдания. Впилась ногтями в ладони и обругала себя за то, что не подсыпала в кекс какой-то дряни.

Нет, не подсыпала бы: не смогла бы убить человека. И до смерти боялась квита с его особой плетью с шипами.

Да и не хотела я его убивать, не ненавидела. Вот Шоанеза — да, а хозяина — нет. Успела привязаться, хотя предпочла бы больше никогда не видеть.

— Что случилось? Ты плачешь? — он отставил чашку, наклонился и усадил меня на колени.

— Ничего, хозяин. Минутная слабость, — я заставила себя улыбнуться. Не желаю рассказывать о своих мыслях.

Хозяин позвонил в колокольчик и велел принести вторую чашку. Для меня.

Чай действительно успокоил, а проявленная забота удивила.

Весь остаток ужина я так и просидела у норна на коленях, успев попробовать собственный кекс. Кормили меня с тарелки, разрешив отламывать кусочки — не как собаку.

Потом он отвёл с моей шеи волосы, провёл по ней рукой. Тёплое дыхание щекотало, а пальцы массировали позвонки. Я сама не поняла, как успокоилась, обмякла, даже закрыла глаза. Приятно. Хозяин ещё так не делал.

— Ну что, кончились женские недомогания? По моим расчётам, должны были. Даже если нет, то уже несильные.

Он не принуждал меня этой ночью, не заставил встать на колени, чтобы проверить, усвоила ли я первый раздел книги. Даже часть моих ежевечерних обязательств осталась невыполненной. Всё было очень нежно, ласково, с поцелуями, так, что я забыла о тягостных воспоминаниях о Кеваре.

Я осмелела, решившись сделать то, что советовали в книге, на что я никогда бы не пошла, если бы не странное ощущение внутри.

И тут же почувствовала, как изменился ритм дыхания хозяина. Да и ритм движений тоже. Он теснее прильнул ко мне, но по-прежнему не причинял боли, наоборот, стало приятнее. Может потому, что его руки снова ласкали? Они заставляли делать то, что я делать не желала: не сопротивляться, отдаться, относится к этому мужчине без привычной настороженности.

Приятное чувство вернулось, усилившись, когда хозяин коснулся губами шеи.

Интересно, это то, что, по словам Сары и Фей, я должна была испытывать с мужчиной? Странно, совсем не похоже на волну жара. И кричать, впиваться ногтями в кожу не хочется. Хотя, не спорю, это лучшая ночь за эти два года. Я не притворяюсь, не отсчитываю мгновения, не смотрю в потолок — на него.

Очевидно, хозяин ждал от меня чего-то ещё, но не дождался.

Приятные ощущения сошли на нет. Второй раз они не повторились, хотя норн предпочёл не спать перед долгой дорогой, угомонившись только под утро.

Назавтра меня разбудил хозяин. Я впервые проспала и спросонья не сразу поняла, что не ушла, как положено, к себе.

— Вставай, проводишь.

Он был одет в непривычную военную форму, только не серо-зелёную, а чисто зелёную, с золотыми нашивками на рукавах. На портупее — шпага в простых, не подходящих, по моему мнению, для Коннетабля ножнах. Кроме него — длинный кинжал, в половину основного клинка, и небольшая кожаная сумка.

Волосы тщательно собраны и заколоты на затылке, так, что не выбивается ни одна прядь.

— Простите, я поспала, — я торопливо оделась. — Завтрак сейчас будет…

— Да не суетись, Зеленоглазка, мне ничего не нужно. Всё, что хотел, я уже получил, хотя, признаться, ожидал другого. Сейчас от тебя требуется только выйти на улицу и сдержать радость оттого, что остаёшься без присмотра.