Пара для дракона, или рецепт идеального глинтвейна Страница 37

— Дрянь, а не сестра, — сморщилась русалка, восседавшая на краю бочки, как на троне, и по ощущениям также крайне нетрезвая. — Вот мало что бывает хуже этих ярых морализаторш. И чем дело кончилось? Ты сбежала из дому?

— Сбежала, известное дело! — фыркнула подавальщица. — Да не куда-то там, а к Ирейн — она у нас любит всяких сирых да убогих подбирать. А я, можешь поверить, после очередного папенькиного пьяного припадка была такой красивой, что дальше просто некуда!

— Бедняжка, — всхлипнула русалка. — Будь я тут, выдрала бы твоей сестрице космы! А папашу утопила, вот.

— И съела бы? — заинтересовалась Лиз. — Вы же вроде как иногда едите людей.

— Фу! Есть людей — это вчерашний день. Я на сбалансированной водорослевой диете!

Ирейн хмыкнула и пристроилась рядышком за столом, наливая и себе эля. За прошедшие полдня русалка с подавальщицей явно успели найти общий язык: на памяти трактирщицы, Лиз рассказывала о семье только тем, кто ей действительно нравился. Впрочем, в этом можно было не сомневаться с самого начала: две женщины подобного типа, среди которых не будет никогда ярко выраженной ведущей и ведомой, могут быть либо весьма хорошими приятельницами, либо злейшими врагинями — зачастую это зависит от того, есть ли в обозримом околопространстве интересующие их обоих мужчины. 

— И как, с сестрой после побега наладилось? — полюбопытствовала Элена, выхлебав ещё кружечку пенного. — Обычно родственники резко добреют, когда отпадает необходимость созерцать рожи друг друга в режиме нон-стоп. 

— Помогло, но ненадолго, — вздохнула Лиз. — Сначала все хорошо было, на папашиных похоронах мы обнялись, поревели и вроде бы замирились. Она мне пафосно так сказала, с изрядной долей драмы: «Я тебя прощаю». Мне, может, и к месту было поспорить — тот ещё вопросик, кто из нас кого прощать должен был — но пёс с ним, думаю, помирились и хорошо. Родителей нет, халупу нашу в наследство отец отписал, конечно, ей, делить нечего, так зачем терять друг друга? Но не тут-то было. Началось с того, что сестрица моя замуж выходить надумала. Мне женишок сразу не понравился. Ладно, что не наших краёв птица, так ещё и какой-то странненький — тощий, дёрганый, с книжечками в обнимку постоянно, и глаза такие, вроде как не здесь. Зато говорить красиво мастак, это да, вот так сходу познакомился с Аннэль и сказал: люблю тебя, значит, великой любовью, ты моя муза и дальше прямо по тексту. И ухаживать принялся — красиво так, со стихами, серенадами и прочей подобной прелестью. И вроде радоваться мне надо было бы, что нашла сестрица счастье свое, но было в нём что-то не то. Но мне чего? Ей с ним быть, потому и не вмешивалась. А он к тому моменту уже и к ней переселился почти, жил всё то время, когда не ездил в Жоршу пьески свои продавать. Ну, я грешным делом через полгодика решилась с сестрой о личном, о женском перетереть, начала рассказывать про своего тогдашнего (я его Кабанчиком называла, он в постели в сама понимаешь какой момент похрюкивал забавно). И знаешь, что она мне в ответ вывалила? 

— Что?..

— Мол, она о подобном слышать не желает, а с женихом у них до свадьбы чистые отношения, и никаких тебе дел.  

— Да-а... — протянула Элена, округлив синющие глаза. — Вот это приплыли, что называется. 

— Я сама была в шоке, что характерно! Думаю, точно что-то не так с мужиком. Сама подумай, у нас не Ирребское Царство, где простыни вывешивают! И то там девочки вполне себе исхитряются и сесть, и съесть, и девственницей остаться, потому что не дыркой единой жива баба, как говорится, и выбрать есть из чего. 

— За это стоит выпить! — оживилась Элена. — Звучит как тост.

Ирейн сдавленно фыркнула, но поддержала, потому что женские разговоры — они иногда совсем не такие, как мужчины их представляют, а за подобное и вовсе грех не выпить. 

— Ну и дальше-то что было?

— Что, что, — буркнула Лиз. — Потом они поженились, только вот сестрица какой-то все более огорченной казалась, расстроенной, общаться со мной хотела все реже, наводящие вопросы игнорировала. Я уж не знала, что делать, но тут подвернулся случай: увидела я этого красавца на улице, пригласила в трактир — выпить да поболтать по-родственному. Напрямую о личном и интимном, конечно, у зятя не спросишь — но, думаю, хоть пойму, что за человек, при сестре-то с ним и словом не обмолвишься. И все у нас вроде как забавно складывалось, пока он мне под юбку не полез. 

— Чего? — вытаращила глаза Элена.

— Вот именно того самого! Я от таких несрастух в такой шок впала, что хоть падай, хоть рожай. Даже по роже не двинула, так, пихнула слегка и спрашиваю вежливо так, типа что ты, мол, делаешь, недоношенный плод любви двух вусмерть бухих дворфов мужского пола?

— А он что? — судя по тому, как Элена молотила хвостом, рассказ её крайне увлёк. Ирейн, пережившая тот весьма волнительный период вместе с Лиз, историю эту знала отлично, а местами даже видела воочию. Потому она таких сильных эмоций не испытывала, но всё равно кривилась, вспоминая дивную речь слегка нетрезвого мужчины, которую слышал тогда весь трактир. 

— О, ты бы послушала, что он мне поведал — закачаешься! — всплеснула руками Лиз. — Мол, Аннэль — его муза, духовное воплощение женщины или нечто в этом роде, тот идеал неземной чистой любви, который он вовсе и не собирается порочить плотской грязью. А я, мол, женщина земная, грязная и низменная, воплощение всего хронического...

— Хтонического, — вздохнула Ирейн. 

— Один ляд! И его тоже. В общем, целую речь про земную и неземную природу женщины толкнул! Я его вытолкала пинками за дверь, а сама осталась напиваться, воображая сестрёнкину развесёлую семейную жизнь. И с одной стороны, как-то злорадство даже брало — за что боролась, как говорится, но с другой... Неземная женщина, муза, духовный идеал — звучит хорошо и красиво, но мы-то куски мяса, как ни крути! Это вроде бы лестно — быть прекрасной и возвышенной. Но мы ходим на нужник, чувствуем недомогания каждый месяц, хотим любви не только в серенадах, и это просто нормально. Какая должна быть вава в голове, чтобы отделять одно от другого?