Голодная бездна Нью-Арка (СИ) - Демина Карина Страница 37

Хватит.

Она открыла папку.

Зажмурилась и так просидела долго, показалось — вечность, но на деле вряд ли больше нескольких минут. Зато дыхание выровнялось, и сердце успокоилось.

Надо отнестись к этому, как к задаче.

Логической.

Головоломке, вроде тех, до которых охоча была директриса… она и в Тельме видела не человека, а очередную головоломку, разгадать которую не получалось. И это директрису злило неимоверно. А Тельма… Тельма веселилась.

Странно, что ее веселила чужая злость. Это же ненормально?

Она брала в руки лист за листом, просматривая бегло.

Перечень документов, которым надлежало быть в папке. Первичный протокол осмотра… время вызова… анонимный звонок? Забавно… приезд бригады… список людей, находившихся в доме… и ни слова, почему дело передали Третьему округу. И естественно, никакого упоминания о Гаррете… а ведь он был там! Был! Тельма помнит!

Она нашла собственное имя.

Усмехнулась.

Оказывается, ее тоже допрашивали, но безуспешно. Шок с ней приключился. Истерика. И потребовалась госпитализация. Надо же… ее, оказывается, отправляли в госпиталь Пылающего сердца. Недешевое заведение, только… почему-то Тельма не помнит, чтобы вообще переступала его порог.

Показания горничной.

Некая Алисия Бертеран, урожденная Вильчевски, эммигрантка…

Алисия… кто такая Алисия?

Элис! Конечно, теперь Тельма вспомнила эту девицу, вечно хмурую, недовольную. У нее было такое выражение лица, будто все зубы разом болели.

…ее приняли в дом незадолго до маминой смерти.

Месяц?

Или около того… старая Гертруда попросилась на покой и привела вместо себя племянницу, двоюродную, кажется. Да, мама говорила, что иначе в жизни не наняла бы подобную особу. Но Гертруда проработала на маму пять лет, и проработала бы еще больше, но приболела. И ее болезнь требовала смены климата…

Вспоминалось легко.

И тот разговор, с Луизой, кажется… кому еще сетовать на недовольную прислугу? И сама Луиза, и Алисия, которая ходила вразвалку, медленно…

…и примеряла мамину шубу, которую ей велено было отправить в холодильник, к иным мехам… Тельма случайно увидела ее, Алисию, в шубе и перед зеркалом… и надо было рассказать маме, тогда, быть может, она бы выставила дрянь…

Тельма перечитала лист дважды.

Бисерный почерк. Буковка к буковке, и каждая аккуратна, выверена. Таким почерком писать бы любовные послания… пусть бы и писала.

Ложь.

Все ложь.

…постоянная депрессия…

…усугублялась выпивкой…

Мама позволяла себе бокал вина за обедом. И пьяной, по-настоящему пьяной Тельма никогда ее не видела.

…ссора с агентом…

…слезы…

Мама не плакала. Нет. Она была счастлива. Она получила кольцо и предложение, и думала, что теперь ее жизнь изменится. Да, она была известна, любима многими, но что многие, когда ей нужна была любовь одного-единственного.

Как она могла так ошибаться?

…за завтраком Элиза упомянула, что ждет одного гостя, которого было велено пустить с черного хода…

…да, Алисия хорошо запомнила его. И описание дала подробное, слишком уж подробное для мимолетной встречи. А вот чтеца, чтобы образ снять, не приглашали.

Зачем, когда все ясно?

На бумагах сохранился не след — призрак его, старые, слежавшиеся эмоции. Немного страха. Капля злости. И глубочайшее удовлетворение, будто все произошло именно так, как должно было быть.

Гость явился в четверть третьего. Алисия точно запомнила время… и ушел спустя полчаса. Элиза потребовала виски. Она явно пребывала в расстроенных чувствах. И когда Алисия поинтересовалась, нужно ли хозяйке что-либо, то Элиза попросила ее не беспокоить.

Твою ж мать…

Тельма отложила лист и потерла глаза, заодно заставляя себя успокоиться.

Девке заплатили и заплатили немало. И гонорар она отработала сполна.

Но почему не допросили других? Кухарку? Дворецкого? И вторую горничную… как же ее звали? Мария… Марианна… как-то так, но она в доме работала давно, гораздо больше Алисии. А ее показаний и нет. Зато имеются от няньки. Подробные такие показания.

И вновь ни слова правды.

Выпивка.

Кутежи… снова выпивка. Глубокая депрессия… заброшенный ребенок, лишенный материнской ласки… ссора с агентом. Приказ не выпускать девочку из комнаты, который нянька не посмела нарушить.

Показания агента.

Сволочь.

Мистер Найтли был прав, когда говорил, что пахнет от него гнильцой, только раньше, наверное, этот запах не слишком пробивался, если мама не почуяла. Она ведь верила Тедди, юному Тедди, которого тоже рекомендовали. Кто и когда? Тельме не узнать.

…контракт с синематографом. Жесткие условия.

…постоянные нервные срывы. Таблетки, которые он, Теодор, должен был доставать, чтобы великая Элиза могла работать.

…усугубление состояния… роман с неизвестным…

Как же, неизвестным. Тедди случалось встречаться с Гарретом, наверное, тогда они и почуяли друг в друге родственные души.

…нежданная беременность, которая грозила поломать все планы. А разрыв контракта повлек бы не только неустойку. Нет, об Элизином характере давно пошли нехорошие слухи, и с ней уже не хотели работать. Синематограф — был тем шансом, который Элиза не должна была упустить.

А она забеременела.

…и Тедди пригрозил, что уйдет.

Тогда она, наверное, и решилась.

Тварь, какая же он тварь… но почему? Мама мало платила? Или же Гаррет пообещал заплатить больше? Тельма выяснит, всенепременно выяснит.

…протокол допроса некоего Лаферта Лайма, целителя второй категории… не протокол даже — чистосердечное признание.

…нервный почерк. Буквы то клонятся к строке, будто кланяясь, то расправляются, расползаются. И в этом Тельме видится отражение чужих переживаний. Она продирается сквозь дебри слов, отголоски эмоций, среди которых превалирует обреченность.

Тоска глухая. Раскаяние.

Почему?

Он мог бы не признаваться… отрицать… и показаний Алисии было бы не достаточно, чтобы привлечь его к суду. Но он сознался во всем.

…обращение пациентки с требованием прервать нежелательную беременность.

…попытки отговорить — операция незаконна, а на подобном сроке и небезопасна для матери.

…ее настойчивость. Угрозы даже…

…деньги.

…согласие.

Он был хорошим целителем, но обстоятельства сложились так, что именно в тот момент он испытывал некоторые затруднения финансового свойства. И потому согласился. Он искренне раскаивается, надеясь, что суд учтет явку с повинной…

Явку с повинной.

То есть, он пришел сам? Зачем? По портрету, составленному Алисией, искать его могли долго, если не сказать — вечность. В Нью-Арке целителей тысячи, а уж тех, кто без лицензии работает, и вовсе десятки тысяч, а тут вдруг… словно нарочно, чтобы в этом треклятом деле не осталось недомолвок.

Почему?

Совесть замучила?

Но операция вряд ли была первой. Даже если допустить мысль, что мама сама захотела бы избавиться от ребенка… безумную эту мысль, она бы не пошла к первому, чье имя встретилось бы в телефонной книге. Его должны были бы рекомендовать и именно как специалиста, способного помочь в этой деликатной проблеме.

А значит, за аборт он брался не в первый раз.

Раньше пациентки выживали?

Или в другом дело… что с ним стало? В папке больше ни слова о Лаферте Лайме. И газеты о нем не упоминали. А если бы был суд, разбирательство… громкое дело, которое не обошли бы вниманием.

Вспомнился вдруг Джаннер.

Подсказать?

Направить?

Нет, такой союзник опасен самой Тельме, да и пока не произошло ничего, с чем бы она сама не справилась.

— Эй, новенькая, — отвратительно бодрый голос цверга вывел из задумчивости. — Ты говорила, что у тебя час, но тут торчишь два, если не три… не мое, конечно, дело, но я вот подумал, вдруг да у девушки и вправду дела? А часы сломались.

Твою ж!

Ей казалось, что она только-только за папку взялась, а уже половина десятого.

Мэйнфорд наверняка явился.