Сергей Малицкий - Оправа для бездны Страница 37

– Заходи, парень, – бодро окликнул Марика старик и тут же с опаской покосился на кузнеца: не в своем доме ведь, не зря ли поперед хозяина голос подал?

– Садись, – как ни в чем не бывало кивнул Уска и показал рукой на свободный чурбак.

Присел Марик, не забыв склонить голову. Кто его знает, как и что у ремини принято, не все успел рассказать Насьта, да и не было времени на долгие разговоры, поэтому Марик вел в гостях себя так, как учил его Лируд: спешить и не медлить, не бояться выразить излишнее почтение, потому как почтение излишним не бывает, если только в почитание не обращается. Не заводить разговор первому, но и поддерживать его тоже следует не иначе как отвечая на вопросы, но говорить не более того, о чем спрашивают у тебя. Не отказываться от угощения, но в еде проявлять сдержанность и аккуратность. О еде – к месту поучения Лируда вспомнились, потому как на том же самом пне вокруг наковаленки стояли блюда с овощами и мясом, горкой сияли поджаренные орехи, а в глиняных чарках поблескивала какая-то жидкость.

– Ешь и пей, – просто сказал Уска и, подавая пример, оторвал кусок тонкой лепешки и макнул ее в блюдо с тягучим соусом. – Новую работу начинаем, а всякая новая работа как праздник.

– Сегодня? – удивился Марик.

– А когда же? – в ответ поднял брови дед. – Работа как дорога: пока не шагнешь, убывать не начнет. Я хоть и не кузнец, а скажу – всякое дело так начинать надо. Убраться в доме или во дворе, омыть тело, одеться в свежее, посидеть, выпить меда или сока древесного, перекусить, помолчать или поговорить о чем – и тут же начинать. Но не спеша, а с расстановкой и с разумом!

– Это если он есть, – постучал каменным пальцем себя по лбу Уска и сквозь прищур начал Марика разглядывать.

– Ну что ж, вроде как и я делом заниматься с завтрашнего дня начинаю? – согласился со словами деда Марик, оторвал кусок лепешки поменьше, опустил в ту же чашу и отправил в рот. Огнем полыхнуло по языку и глотке! Слезы навернулись на щеки! Глаза едва не выкатились за ними вослед!

– Запей, запей! – поспешил с кубком дед. – Вот, – кивнул он, когда Марик с превеликим трудом залил пожар во рту и, отдышавшись, с подозрением окинул взглядом прочие яства. – Ты, парень, где бы ни оказался, знакомое блюдо ешь. Хотя в некоторых домах, не про нас речь, даже дышать следует с опаской. Но и в любом трактире опаска не помешает! Не все, что в рот смотрит, глотке на пользу! Это ж жгучий корень! Его не всякий жалует, хотя, если распробовать, он как жар в бане! Дыхание прочищает, да и кишкам покоя не дает! А уж как хорошо после такой трапезы, да сразу после облегчения, седалищем в холодную воду присесть!

– Ну до облегчения еще дотерпеть надо, – усмехнулся Уска и вытер губы тем же куском лепешки, после чего отправил ее в рот. – Разговор у меня к тебе есть, парень.

– Это насчет чего же? – закашлялся Марик, потому что пламя словно выплескивало из нутра при каждом слове. – Насчет меча или насчет Оры? Или обет мой еще каких наставлений требует?

– А ты не ершись, – посоветовал дед. – Опять же, кто сказал, что мы тебя морить наставлениями станем? Может быть, ты сам к мудрости припасть хочешь?

– Подожди ты, – отмахнулся от деда Уска. – Сам-то хоть понимаешь, о чем говоришь? Много ли ты сам припадал к мудрости в полторы дюжины лет?

– Много ли, мало ли, а все одно начерпал, что не расплещешь, – гордо задрал нос дед.

– Не расплещешь, если нагибаться не станешь, – съязвил кузнец и опять повернулся к Марику: – Тут такое дело, парень. Меч участия твоего не требует. Дай срок – будет тебе меч. Конечно, магии, которая из ножен меча на спине Кессаа рвется, в нем не будет, а вот сталь слажу лучше. Но о том сам после судить будешь. Работа долгая. Насчет Оры мне тоже сказать нечего. Точнее, все сказано уже. От слов своих отступаться я не буду. Мой дом – ее дом, а уж то, что глаз ты на нее положил, ни тебе, ни мне о том перемалывать не стоит.

– Кто это сказал? – растерялся Марик, чувствуя, что жар из живота на щеки его перебрался.

– А и говорить ничего не надо, – хмыкнул с набитым ртом дед. – Ты ж зацветаешь при ее виде точно так же, как теперь зацвел!

– Не тереби парня! – оборвал деда Уска. – Или и Ора не цветет точно так же? У ремини, кстати, женщина решает. Выбор парень делает, а уж женщина решает, соглашаться с его выбором или в девках остаться. Одно скажу: хорошо, что ты уходишь. У нас молодой парень, если на девчонку глаз выцелит, да еще и ответный взгляд получит, уходит из поселка на год. Тот самый срок, чтобы хмель из груди выдуло да с глаз смахнуло, так что уходи с чистым сердцем: что останется – твое, а что смоет – о том жалеть не следует.

– Да я!.. – попытался вставить Марик, но Уска только рукой в его сторону махнул.

– Наставления по обету твоему дед тебе скажет, если не все сказал еще, а я о другом тебя просить стану. За Насьтой присмотреть.

– Не понял я, – выпрямился Марик. – Как же я присмотрю за ним? Или идет он с нами?

– Идет, – скривился в гримасе Уска и с хрустом сжал кулачищи. – И ведь сам понимает, что не на его зуб орешек, и разгрызть не пытается даже, а все равно идет, за тем лишь, чтобы любоваться на него вблизи!

– На нее, – поправил кузнеца нахохлившийся дедок.

– Да… – топнул ногой Уска. – Ладно б хоть смысл какой в этом был! С другой стороны, в молодости смысл в самой молодости и заключается! Я сам таким был, вот только ведьмы такой не встретил.

– На твое счастье, – с ухмылкой ввернул дедок.

– О счастье болтать не стану, – отрезал Уска, – но и о несчастье забывать тоже. Пригляди за ним, парень. Не прошу тебя обет твой нарушать или указывать что Насьте…

– Он сам кому хочешь укажет, – зло хихикнул дед.

– Просто не оставляй его, понял?

Сказал кузнец эти непростые слова и глазами, как горящими углями, в Марика уставился, а того только что не вывернуло от этих слов. Не сиди он сейчас в чужом доме, не прими он угощения толику времени назад – встал бы и молча ушел, а тут – что хочешь делай, а отвечать надо.

– Спасибо, Уска, – кивнул кузнецу Марик после долгой паузы, затем еще раз кивнул, собираясь с духом. – Спасибо, что просишь меня об этом. Может быть, и я так просить кого буду, когда по воле Единого детей выращу? Вот только мнится мне, что в мои, пусть еще небольшие, годы всякое слово как стрела. Если сердце принять его может, так и нечего целить – ранишь. А если брони на том сердце холодные, так ты хоть обстреляйся – толку не будет!

– Слышишь, парень? – зашевелился Анхель. – А может, вернешься когда, ко мне в ученики пойдешь? Уж больно ты слова складно лепишь…

– Тихо, – оборвал старика Уска. – Не о том сейчас речь!

– Да знаю я, о чем речь! – вскочил на ноги старик. – Ты же по этому парню как по отливке молотом стучишь – и слушаешь, есть в нем раковина или нет! А по нему стучать не надо хотя бы потому, что другой раз перелить все равно не успеешь! Его предупреждать надо! И не о том, что Насьта твой разум потерял – поумней твоего сына еще поискать в нашей долине, – а в том, что девка эта, Рич, или Кессаа, демон ее разберет, – сумасшедшая!