Барбара Хэмбли - Тень дракона Страница 37

Уже чуждо драконам.

— Знаешь, почему? И куда он ушел?

Равнодушие, как и у Нимра. Но окрашенное чем-то еще. До Джона дошло, что желтый дракон боится Моркелеба.

Не приближайся, не приближайся. Всегда опасно глубоко глубоко, падение к звездам. Черный колодец в черном лабиринте, захороненном в глубине горы, мысли поднимаются к его разуму, поднимается холодная тьма, потом возвращается к колодцу. Тени птиц, тени драконов, пустынный остров на западе, западе, западе. Чуждо драконам. Из чего это сделано?

Дракон распростер шелковистые крылья, кошачьим движением прянул в небо. Сделал круг над Молочаем, и Джон выкрикнул единственное имя, которое знал — цветочно-желтый, с белым и черным… — Энисмирдал! — И когда дракон остановил полет, едва заметно обернувшись, он вскочил на ноги, вытащил из кармана свистульку и извлек из нее резкую, тонкую пятнадцатую песню дракона, быструю и говорливую, как дождь.

Дракон повернул назад. Пламя и жар ореолом очертили его ноздри, он завис в воздухе и зашипел.

— Энисмирдал, — закричал Джон снова, — если это ты. Может, и сами драконы в опасности. Мне нужно найти Моркелеба или того из вас, кто помнит время, когда в древности драконов поработили и заставили служить волшебникам.

Опасность? Дракон не смеялся, но в воздухе стоял звон, похожий на затихающую рябь от гула десяти тысяч серебряных пластин. Энисмирдал широко раскинул сеть драконьих чувств — Джон ее чуть ли не видел, похожую на огромное облако золотистых брызг в воздухе — и дрожал всеми защитными шипами своего тела, от рогатой заостренной головы до свирепой булавы на кончике хвоста. Опасность?

Потом из воздуха вытянулись черные, покрытые эмалью когти и как кот хватает насекомое, поймали Джона за плечи, подняли и швырнули на песок.

Опасность, летун? Опасность звездным птицам на Шхерах Света от этого и от тебя?

Серебряный диссонанс обжигал воздух, колол Джону череп. Задыхаясь, истекая кровью и покрывшись песком. Джон встал на колени в бурунах, когда Энисмирдал направился к Молочаю, плюясь огнем.

— Ты глупая ящерица, ты что, думаешь, я бы пришел сюда на этой штуке и предупредил бы тебя об этом, если бы опасность была от меня и от него? — заорал он. Он стер кровь с лица. — Черт тебя возьми, я-то думал, что вам, драконам, полагается быть мудрыми.

Змеей на крыльях, похожих на клумбы, дракон дернулся в воздухе, и все вокруг замерцало ожогом ярости. Мудрыми? Мудрее некоторых, что утверждают такое.

Беззвучным сверкающим облаком он повис над Джоном, который стоял на коленях в волнах, и его накрыла тень дракона. Кислота капала изо рта и обжигала его лицо.

— Скажи мне, остался ли Сентуивир прежним с тех пор, как вернулся с земель на востоке? — Дыхание Джона скрежетало в легких; он искоса взглянул на это существо. — А потом убей, если хочешь.

Тишина, последовавшая за этим, была столь глубока, что крики чаек прозвучали оглушительно, а шелест волн, разбивавшихся позади него, казался неспешным барабанным боем.

Чуждо драконам, сказал голос Энисмирдала в его сознании. Каждый из нас в одиночестве на своем острове. Сентуивир, голубой с золотом — и в разуме дракона появились очертания имения дракона, созданные музыкой — мне все равно, все равно, куда он идет или откуда уходит, и как он обитает. Дети звезд, летун; сокровища адаманта, а не рабы Времени, как ты. Ни ты, ни я, никто не скажет, кто мы и что мы делаем. Вокруг него зазвенела серебряная вспышка драконьего гнева. Бытие каждого из нас — бытие. Помни.

И он плюнул в него кислотой (пламя вспыхнуло в океане в дюймах от него), развернулся в воздухе, а потом брошенным копьем понесся к югу.

Когда он скрылся из вида, Джон учуял дым от лагерного костра и знакомый аромат сгоревших лепешек. Дрожа от потрясения, он встал на ноги, зажимая ладонью кровь, и похромал к лагерю. По крайней мере, подумал он, с дрожью снимая с себя куртку, камзол и рубашку, чтобы перевязать раны, которые дракон оставил на руке и боках, он не разрушил Молочай.

Однако этот случай снова показал ему всю хрупкость его миссии. Когда он складывал лагерь — и съел последний черствый хлеб, что стянул со стола королей-гномов — то опять и опять изучал горизонт, зная, что он глупец, и задаваясь вопросом, перешел ли он уже ту грань глупости, когда она становится не смешной, а смертельной. Давным-давно, сынок, сказал он смиренно. Давным-давно.

Он обернул мясо чаек в бурые водоросли с пляжа и бросил сожженные лепешки птицам-глупышам, которые клюнули их пару раз и с отвращением поковыляли прочь. Хотя солнце уже садилось в море, он снял Молочай с якоря и взобрался по лестнице, когда ветер подхватил серебристые воздушные баллоны, качающиеся над океаном. Как только машины были налажены, он снова вытащил карты и изучал море в телескоп, зарисовывая острова и архипелаги. Он пытался передать все очертания: куполообразные головы, заостренные обрывы, тут и там

— мелководные пляжи или яркие блестки ручьев. Иногда он мог разглядеть скальные хребты, соединяющие один остров с другим: смертоносные рифы, убийцы кораблей.

Среди скал и между островами играли и ныряли киты, их огромные сланцево-голубые сияющие спины ясно выгибались в воде. Иногда с ними, а намного чаще в одиночку, он видел другие фигуры, извивающиеся, похожие на змей, но до тех пор, пока одна из них не разбила поверхность длинной лебединой шеей и не стала купаться на некотором расстоянии от Молочая, до него не доходило, что это тоже драконы.

Он бросил якорь на маленьком пике и потратил последние силы, направляя Молочай вниз между вершинами этой расселины. Потом он поел и заснул в скальной пещере мертвецким сном; проснувшись днем, он снес с судна телескоп и устроился с ним на обрыве. Вокруг опоясанного скалами острова не слишком далеко резвилась дюжина морских драконов. Они переливались темным пурпуром и зеленью. И только когда еще одни дракон, изукрашенный черным по алому, великолепный, как полуночная радуга, появился в море и нырнул с ними в воду, до Джона дошло, что это самки драконов.

Он направился дальше, следуя к Шхерам на северо-запад. Путешествовал он пронизанными светом северными ночами, ища на рассвете и закате ускользающую комету, что описал Дотис. Днем он спал, а Молочай стягивал вниз, как можно ближе к скалам, чтобы их тени делали его менее заметным издалека. Однажды он подумал, глядя в подзорную трубу, что видит Сентуивира, и кажется, различил человека, сидящего у него на спине. Однажды, ставя лагерь на островке, настолько изолированном, что ближайшего соседа видно было, только когда Молочай поднимался высоко над утесами, он нашел следы: когти дракона и отпечатки обуви человека рядом с изжеванными и разодранными костями чайки и пары овец. Тут были осколки, похожие на две морские ракушки, сделанные из дутого стекла, но изящнее, чем любое стекло, которое он когда-либо видел, а рядом с остатками костра, тщательно укрытого ветками, отпечаток поменьше, башмак мальчика с узором подошвы, характерным для Пег, сапожницы Алин Холда.