Наталья Авербух - Напарница Страница 38

— Но я ничего не чувствовала, — прошептала я, чувствуя себя виноватой. Если бы я знала! Я бы и вовсе не заговорила с такой подозрительной особой, отвернулась бы ещё на станции, а ночью дождалась бы напарника.

— Разумеется, ты ничего не чувствовала, Ами! — строго произнёс не-мёртвый. — Ты думаешь, я бы отправил тебя в Острих, если бы ты шарахалась от каждого рябинового распятья? Долго бы ты там прожила, моя дорогая!

— Но… почему? Ведь у Таспов…

— Прошло, Ами, просто прошло. Всё в мире лечится временем, а если не всё, то такие болезни уж точно. Так что не бойся, глупышка, в вампира ты не превратишься.

Я вспыхнула и отодвинулась от напарника на край подоконника.

— Ты говоришь, тогда… тогда тебя поймали рябиной… но почему же они не удержали тебя от побега?

Вампир пожал плечами.

— Дверь была перекрыта рябиной, а что касается окна… изнутри залезть невозможно, а снаружи — не хотели привлекать внимания, вдруг кто-нибудь залез бы в сад, те же мальчишки. К тому моменту, как меня посадили на цепь, я был уже настолько слаб от голода, что от человека отличался только в худшую сторону.

Я невольно улыбнулась этому проявлению самомнения, которое напарник обычно старался не проявлять.

— В смысле силы, способности проникать в самые узкие отверстия и прочее в том же духе, моя строгая маленькая судья. Впрочем, в этом есть странность, но избавиться от кандалов, не разорвав их, не может ни один вампир, так что в рябине не было необходимости.

— Но они могли бы держать её поближе к тебе просто на всякий случай!

Напарник покачал головой.

— Эй, — позвал он, — Ами, ты за кого играешь?

Я смутилась.

— Нет, — продолжал вампир уже серьёзно, — они не могли рисковать, ведь никто не знает, как будет действовать на нас рябина, если не избавиться немедленно от её воздействия, как мы делаем обычно. Серебро обжигает, осина разъедает раны, а рябина… она просто отпугивает таких как я. Но тебе не кажется, что мы отвлеклись?

— Прости, — прошептала я. Мне в самом деле не стоило расспрашивать напарника о том унижении, которое он… которое мы оба когда-то испытали в плену.

— Нет, моя милая, ничего страшного, — возразил не-мёртвый. — Но мы в самом деле отвлеклись, и время уже на исходе. Возвращаясь к ранней теме, я не думаю, что твои предположения насчёт этой девушки верны. Канцелярия крови никогда не доверит важную операцию девушке, там вообще не слишком-то жалуют женщин.

— Почему так?

— Ну, как же, — подмигнул вампир. — Слабые существа не способны ни устоять перед гибельными чарами, ни руководить представителями сильного пола.

— Не сказала бы, что это относится к Гр…

Вампир зажал мне рот рукой и приложил палец к своим губам.

— Не называй её имени, разбудишь.

Грета что-то пробурчала сквозь сон и повернулась на другой бок, слегка сбив одеяло. Я отвернулась, сбрасывая холодную ладонь вампира со своих губ, напарник, напротив, посмотрел на мою похитительницу с явным интересом.

— Интересная она дамочка, твоя «сестрица», — произнёс он. — Очень интересная, даже жаль, что мне не удастся пообщаться с ней в другой обстановке.

Я густо покраснела и отвернулась уже от напарника.

— Не смущайся, милая ты моя девочка, и не ревнуй.

Едва я открыла рот, чтобы запротестовать, как напарник столкнул меня с подоконника и сорвал сюртук с моих плеч.

— Всё, разговор закончен, Ами, тебе пора спать.

Не вполне отдавая себе отчёт в своих действиях я, как и предсказывал вампир, дошла до своей кровати и легла, завернувшись в одеяло.

— Но подожди! — приподнялась я на локте. — Почему не сегодня? Зачем мне с ней оставаться?

— Моя дорогая, а письмо? И потом, как мы будем работать, если придётся всю жизнь прятаться от десятка враждебных компаний! К тому же… — он снова подмигнул, — так гораздо интереснее, моя милая девочка. Спи!

Я опустила голову на подушку, понаблюдала, как вампир закрывает окно, защёлкивает задвижку и на цыпочках проходит к двери, а после втягивается в замочную скважину. Отвернулась к стене и строго приказала себе ни о чём «таком» не думать, и ни в чём не сомневаться. Если он говорит, что не бросит, значит, не бросит. С этой мыслью я и заснула.

С утра Грета разбудила меня тем, что, в самом деле, подсела к окну писать письмо. И писала его довольно долго, пока мне не надоело притворяться спящей, и я не попросила «сестрицу» отдать распоряжения к завтраку.

Грета недовольно повернула голову, смерила меня взглядом, но ничего не ответила.

— Сестрица! — позвала я немного позже — после того, как встала, умылась и привела себя в порядок. — Может, лучше мне распорядиться? Я проголодалась.

И, словно забыв о вчерашних предостережениях, я взялась за ручку двери.

— Тирса! — возмутилась «сестрица». — Неужели ты не можешь немного подождать?

— Нет, — невежливо возразила я. — Уже поздно, и я хочу позавтракать. Или ты решила морить меня голодом?

— О, Боже! — вздохнула Грета. — Тирса, я тебя умоляю, посиди спокойно ещё четверть часика — и я обо всём позабочусь, честное слово!

Я пожала плечами и уселась на стул недалеко от окна. Интересно, откуда напарник знал, что «сестрица» будет писать письмо? Угадал? Предвидел? Прочитал в мыслях?

Нет, это абсурд, если бы он у кого угодно мог читать в мыслях, он бы не ссылался на рябину в её вещах, да и вообще…

Я одёрнула себя: глупо обижаться из-за одного только предположения, будто напарнику открыто любое сознание, не только моё. Во-первых, это не так, а во-вторых… если бы и так? Пришедшее на ум объяснение было до невероятности нелепым и содержало какие-то невнятные идеи относительно собственной исключительности. Я рассердилась. Скажет ещё — ревную! На себя бы посмотрел, мертвец ходячий.

Я окончательно запуталась в собственных рассуждениях и, чтобы избавиться от нелепых мыслей, встала, намереваясь пройтись по комнате. Грета это движение истолковала совершенно иначе: она отодвинула уже сложенный конверт, возмущённо проворчала что-то о людях, которые ничем не заняты, и потому мешают другим, и вышла из комнаты, оставив меня в несколько обескураженном состоянии.

Когда шаги «сестрицы» стихли на лестнице, я подошла к двери и заглянула в замочную скважину. Увиденное дало в определённом смысле повод для гордости: меня охраняли сразу два «лакея». Нет, сестрица, не такая уж я ничего не значащая особа, как ты мне говорила. По крайней, мере, для тебя…

Под окном прохаживалось ещё двое охранников; впрочем, я и не собиралась никуда бежать. Конверт был уже запечатан и оставлен на подоконнике с прямо-таки оскорбительной беспечностью.

«Если это только не хитроумная проверка надёжности, ты пожалеешь, что так меня недооценила, милая моя Грета», — прошептала я. Срывать печать — дело слишком рискованное, без подготовки её восстановить невозможно, но вот аккуратно, пинцетом для бровей, вытащить письмо из самодельного конверта… как-то даже не верится, что сестрица считает меня такой… э-э-э… дурёхой. На то, чтобы подменить письмо пустой бумагой, не потребовалось больше двух минут, и я ещё успела списать адрес — какое-то местечко недалеко от столицы, — когда на лестнице послышались шаги. Спрятав письмо за корсаж, я занялась укладыванием вещей, так что у Греты не возникло ни малейших подозрений.

Она подошла к окну, взяла оставленное там письмо, растерянно провела пальцами по нетронутой печати и убрала конверт за собственный корсаж и, не говоря ни слова, жестом предложила мне следовать за ней на завтрак.

«Всё-таки хитроумная проверка, беспечность или небрежность в работе? — терялась в догадках я, следуя за сестрой на завтрак. — А, может, это письмо для неё ничего не значит? Тогда что же? Напарник ошибся или попросту подшутил надо мной?»

Прочесть свою добычу я так и не сумела: Грета сопровождала меня как тень или как надзиратель. Единственный плюс, который я видела в этом молчаливом надзоре, это невозможность и для бесценной сестрицы сделать что-то тайно от меня. Писем, во всяком случае, она больше не писала; прощаясь с хозяином гостиницы, вынула первое из-за корсажа и попросила его отправить.

Молчание похитительницы меня настораживало и пугало: неужели она слышала наш разговор с вампиром? Или письмо всё же было проверкой? А Грета всё молчала, будто сердилась на что-то или мысленно готовилась к неким тяжёлым испытаниям. Заговорила, только когда горничная принесла с кухни её мопсика, куда его, как и вчера, забрали вечером покормить и всячески обиходить; к тому же собаки в комнатах не дозволялись.

— Ах ты мой бедный, — засюсюкала эта странная женщина. — Всю ночь провёл на кухне, без мамочки, скучал, наверное, ангел мой?

— Вот уж нет, барышня, — почтительно присела горничная. — Как покушал, помылся, так сразу же и уснул без задних лапок!