Альвина Волкова - Сказка для злой мачехи или в чертогах Снежной королевы (СИ) Страница 38

— Что их так связывало? Сейду и Лаиру?

Лик подумал, но пожал плечами.

— Этого я не знаю. Знаю только, что они всегда были вместе и, что Сейда переживала за Лаиру больше, чем за остальных сестер.

— И ты сделал его?

Мужчина сел на корточки, запустил руки в волосы, но все это мне пришлось мысленно дорисовать, чтобы понять, что с ним происходит за почти черным маревом.

— Да. Я его сделал. Все тот же мастер вырезал похожую раму, а Эмиль склеил их вместе.

— А Светлый? В легенде говорится, что светлый маг призвал Светлого.

Безликий долго выдохнул.

— Действительно призвал, но только не Эмиль, а другой маг. Звали его Ларн Перссон, и он был единственным в Лиене светлым, кто мог Его призвать. Он ненавидел меня за мою сущность, и за то, кем я являюсь, но согласился помочь ради всего Лиена. Он и призвал Светлого. А когда зеркало было готово, в замок снова пошел Эмиль. Не уверен, что то, что описано в легенде правда, но к концу дня метель прекратилась. Ночью в мою мастерскую вошла она. Она была в бешенстве, а я был слишком слаб, чтобы сопротивляться.

Я вздрогнула, услышав в голосе Безликого глухую тоску и боль.

— Что она сделала? — встала я со ступеньки и подошла к нему.

— Она сказала, что знает, что я сделал с Сейдой, и превратила меня в ледяную статую. Десять лет я украшал собой один из самых темных коридоров замка снежных королев, пока Эмилю не удалось уговорить супругу разморозить меня и отпустить. И, да, припоминаю, что глаза у него были странные, словно звериные.

Мир вокруг меня всколыхнулся и поплыл.

— Ой, похоже, я просыпаюсь.

— Стой, — схватил меня за руки Лик и дернул на себя.

Я едва не ткнулась носом ему в лицо, когда он отпустил одну руку, и, шепча что‑то на незнакомом гортанном языке, пальцем нарисовал пентаграмму, заключив в нее мои губы. Она засветилась феолетово — черным, и, с удивленным вдохом втянулась в рот, а затем и дальше в желудок, оставив на языке противное послевкусие серы и угля.

— Теперь просыпайся.

Глава 7

— А можно меня не трясти? — не открывая глаз, жалобно попросила я, когда меня поставили перед освещенным керосиновой лампой порогом маленького лесного домика, припорошенной снегом так, что контуры сооружения лишь слегка намечались. От порога в лес вели две глубокие хорошо расчищенные тропы. Похоже, по одной из них мы и пришли.

Трясти перестали. Я открыла глаза и взглянула в медвежью морду. Светло серые человеческие глаза посмотрели на меня с легким беспокойством.

— Хранитель? — осторожно поинтересовалась я, чтобы точно не ошибиться, а то вдруг.

Медведь кивнул и своей длинной мордой указал на дверь.

— В дом? — уточнила я, а получив еще один утвердительный кивок, толкнула дверь и вошла внутрь, — Здравствуйте, здесь есть кто‑нибудь?

— Заходи, заходи, — раздался из дальнего угла дома дребезжащий старушечий голос, — Только за хранителем дверь закрой, а то он так ей стучит, что снег с крыши падает.

— Хорошо, — кивнула я и аккуратно закрыла за вошедшим в дом зверем мощную входную дверь.

— И шкуру с крючка спусти, чтоб не дуло, — продолжила командовать старуха.

— Хорошо, — вздохнула, и отцепила край тяжелой, по — моему, лосиной шкуры с крючка и придержала, чтобы от рывка она не порвалась.

— Внизу крючок вишь?

— Крючок? — я посмотрела вниз и увидела по бокам двери два крючка, — Да, вижу.

— Зацепи шкуру.

"Интересно, а без меня, ей, кто, здесь помогает? Хранитель?" — подумала и зацепила шкуру.

Закончив с дверью, я распрямилась и посмотрела на хозяйку дома. Внешне она напоминала престарелую финку: овальное лицо с широкими скулами, высокий лоб, небольшой подбородок, сравнительно маленький нос, вот только глаза у нее были зеленые. Одета женщина была, так же как, и я: в свитер и рейтузы. Босые ноги женщина укрыла шерстяным вязаным пледом.

— Доброй ночи, — качнула я головой.

— Добрая она или нет, — сварливо задребезжала хозяйка, — зависит от того, какие новости принесут из замка духи. А ты садись, погрейся у огня.

— Спасибо, — села я на шкуру рядом с очагом.

— А ты красивая, — как бы невзначай обронила женщина, — Меня зовут Юран. А тебя?

— Рита, — представилась я, наблюдая, как медведь усаживается в огромное тяжелое кресло рядом с женщиной.

— Это Валекеа, но я зову его Валко, — смотря на меня, сощурила зеленые глаза Юран, — Он хранитель Лиена и он хочет с тобой поговорить.

— Я тоже хочу с ним поговорить, — сдвинула я брови и с сомнением посмотрела на медведя. Интересно, как он это себе представляет? Я ведь даже с Дымом никогда не разговаривала, только интуитивно понимала.

— Валко умеет превращаться в человека, с которым он связан, — разгадав мой взгляд, пояснила женщина.

Я удивленно приподняла брови. Женщина коротко кивнула и мягко улыбнулась, от чего вокруг ее глаз образовались тонкие сеточки морщинок.

— Валко не может войти в город, поэтому он не смог с тобой встретиться.

— Почему хранитель не может войти в город? — тут же заинтересовалась я, помня об обещании привести хранителя на главную площадь.

— Призванная запретила ему ходить в город, а приказ Снежной королевы, даже не совсем настоящей — закон. Особенно для хранителя.

Валко зычно прорычал что‑то недовольное, шумно фыркнул и подпер морду лапой. Могу сказать, что находиться в одном помещении с белым медведем, несколько страшновато. И, это несмотря на то, что вел он себя почти как человек, Дым ведь тоже мало напоминает дикого зверя, но даже с ним я стараюсь напоминать себе, что он волк, а у волков своя правда.

Я внимательно посмотрела на зверя, и это напомнило мне о том, что там, у ледяной башни, остались, сражающиеся с псами и медведем, Дилан и Вигго.

— Ясно. Знаете, у меня там друзья, — неопределенно махнула я, — У башни. Мне бы надо…

— Сиди, — бросила старуха, и тон мне ее не понравился.

— Они в опасности, — нахмурилась я, — Я должна им помочь.

— Пока не поговоришь с Валко, отсюда ты не уйдешь. Если хочешь, я могу показать башню.

— Показать? — я посмотрела по сторонам в поисках того, в чем, или с помощью чего, она собирается показать мне ее.

Надменно взглянув на меня, Юран фыркнула:

— Ведьма, а "видеть" не умеешь.

— Я не ведьма.

Юран коротко и противно рассмеялась, и от ее смеха у меня даже зубы заболели — до чего неприятный получился звук.

— Любая призванная сюда отмечена тьмой — это закон.

Сев по — турецки, я устремила рассерженный взгляд на развалившуюся у очага женщину.