Сергей Сергеев - Антимир Страница 38

— Присаживайтесь.

Андрей Викторович, как и следовало ожидать, выбрал ближний стол, который справа и уселся за ним, так как других посадочных мест, кроме как за столами, не было.

— Вижу, с вами определённо ничего не произошло, — начал диалог Рогалёв.

Хрусталёв посмотрел на него и подумал, что с ним тоже ничего не произошло, всё тот же костюм, что и год почти назад, когда происходила их встреча, сорочка и галстук другие, да бородка короче и аккуратней. Но нет, что-то в нём было нового, это что-то не определялось пока, и потому Андрей Викторович перестроил фразу, готовую сорваться с языка, и произнёс:

— А что вы ожидали?

— Мало ли что могло случиться, используя вы браслет на полную мощность, — как-то неопределённо выразился Рогалёв.

— Полная мощность? Не измерял и даже не знаю, как это делается, но всё, что преподала мне Мария Анатольевна, то я и освоил, под её руководством, — уверено и с достоинством отчитался Хрусталёв.

— Что же тогда вас привело ко мне? — скорее не удивлённо, а заинтересованно спросил учёный.

Он откинулся на спинку стула и левой рукой поправил чёрную чёлку. Тут до Хрусталёва дошло, что нового было в Рогалёве, — это цвет его волос. Из пепельно-серых они превратились в чёрные. Теперь перед ним сидел брюнет, с волосами бороды и причёски одинакового цвета.

"Перекрасился и помолодел", — искрой пронеслась мысль в голове у Андрея Викторовича и принесла ему успокоение и комфорт. Беспокойство неизвестности, возникшее в первую минуту, исчезло, перед ним сидел всё тот же Алексей Борисович, только в настоящий момент более лояльно относившийся к нему. Хрусталёв опустил голову и посмотрел на свои руки, лежавшие перед ним на столе, но вместо конструирования ответной реплики, он почему-то представил, как бы на его пальцах смотрелись украшения Нины Васильевны.

"Глупо бы выглядели, не сочетались с браслетом", — оценил он виртуальный набросок и улыбнулся сам себе.

— Я бы хотел для вас стать сталкером, — более неожиданно для себя, чем для своего визави ответил Хрусталёв.

Он даже не понял, почему произнёс это слово, ведь, как помнится, оно никогда не входило в его лексикон. Истинное значение, т. е. толкование и смысловая нагрузка, по наитию казались ему знакомыми и отражали в точности то, что собирался городить и объяснять бесконечно долго Рогалёву, пока тот не поймёт его и не даст этому понятию своё научное определение.

— Вы что начитались братьев Стругацких или Тарковского насмотрелись? — с беззлобной усмешкой на губах спросил учёный.

— Никого я не смотрел и не читал, я побывал там, куда вы стремились, и со мной ничего не произошло, — начал Хрусталёв обиженно защищаться.

Ведь он действительно не читал Стругацких, а фильм смотрел давно, оттого и не помнил в чём там суть, и потому в данный момент не знал, как реагировать на слова Рогалёва.

— Я хочу туда снова, но не знаю зачем, — наконец, успокоившись, пояснил он.

— Но в прошлый раз вы зачем-то туда ходили? — спросил его Алексей Борисович.

— В прошлый раз я выполнял просьбу Марии Анатольевны, выпросил обратно память Черникову.

— Так, понятно, вы видите во мне руководителя проекта, так сказать, царя: пойди туда, не зная куда, принеси то, не зная что, — не смог удержаться от скептицизма Рогалёв.

— А о чём, вообще, спросили бы учёные, ну или просто люди, население земли, у Вселенского разума, если бы им представилась такая возможность? — без прелюдий перешёл к осуществлению своего плана на диалог Хрусталёв, проще выражаясь, он старался перехватить инициативу.

— Что вы вкладываете в понятие Вселенский разум? — несколько смутившись неожиданным поворотом разговора в пока непонятную сторону, Алексей Борисович начал рассматривать и перекладывать бумаги на своём столе.

— Абсолют, Макрокосм, если хотите, более развитая цивилизация инопланетян, — продолжал наседать Андрей Викторович, почувствовав уверенность в себе.

— Наверное, в чём суть жизни, а у учёных, возможно, были бы свои узконаправленные вопросы, — нехотя поддерживал нить разговора Рогалёв, потому и отвечал расплывчато и неопределённо.

— Они спросили бы про большой адронный коллайдер и сверхмалые частицы, — с сарказмом, переходящим в восторг, изрёк Хрусталёв.

— Что вас так развеселило? — изумился учёный, оставив в покое свои бумаги и подняв голову, посмотрел на своего собеседника, словно примеряясь, достоин ли оппонент спора с ним, — уж не коллайдер ли?

— А что коллайдер, ну запустят его, докажут или обнаружат там, уж не знаю, как сказать, существование сверхмалых частиц, затем построят сверхмалый коллайдер, но станут ли от этого они счастливее, а тем более простые люди? — задал Андрей Викторович вопрос, как бы сам себе тут же и ответил, — думаю, что нет.

Он сделал паузу, но всем своим видом показывал, что намерен продолжить излагать свою мысль, опустил взгляд вниз, развёл руками по столу, будто бы разглаживая скатерть, которой не было, и, набрав максимальный объём лёгких, выдохнул и вместе с воздухом выпустил самое сокровенное, о чём он думал уже многократно:

— А не станут счастливее, будут тревожиться и искать своё счастье, а рядом будет супертехника, но она не поможет в поисках потому, что природу души она не изучает, потому как механически постичь это невозможно.

— Так вы что, ходите туда за счастьем? — ещё больше удивился Рогалёв, так и не определив, в какую область диалектики клонится разговор: теософскую, философскую или, вообще, гремучую смесь, метафизическую.

— Счастье — это состояние души, как говорят творческие люди. Душа находится в гармонии с мыслями или разум в гармонии с душевным состоянием. Мне хочется идти туда за знаниями, за информацией касательно души, — пояснил Хрусталёв.

Сам он всё больше понимал, что его запал начинает проходить, уверенность улетучиваться, а вместе с ней исчезают конкретные слова, подобранные накануне при подготовке к разговору, и остаются лишь голые мысли, которые он не может передать своему визави так, как они иногда делают с Марией.

— А зачем вы мне это говорите? — из уст Рогалёва звучал не упрёк или усмешка, а лишь уточнение.

— Понимаете, если вам я не сумею объяснить…, - начал Андрей Викторович и слегка запнулся.

— То они не поймут вас, — помог ему учёный.

— Нет, они как раз поймут, им не нужны мои слова, — спокойно и мягко продолжал Хрусталёв.

— Так в чём же дело? — выказывал нетерпение Рогалёв.

— Дело в том, что, возможно, я не смогу понять их объяснения или пойму, но не смогу трансформировать на человеческий язык и тогда возможен коллапс моего сознания, я начну жить в понятом лишь мной мире, — и Андрей Викторович довольный откинулся на спинку стула, так как ему показалось, что его, наконец-то, поняли.