Виктория Щабельник - Сильнее жизни Страница 39

— Признаю, ты ее напугал.

— Странно, если бы мне составило труда это сделать, — мрачно сказал Валар, — она сказала правду.

— Но ты хотел большего, — продолжил за него Вин, — ты хотел увидеть, как она дрожит от страха в твоих руках, моля о пощаде. Как ее тело покрывают раны, нанесенные тобой, как, обессилев, она сдается, позволяя тебе сотворить с ней все, что ты захочешь.

— Заткнись, — тихо произнес Валар, но по его голосу было понятно, что собеседник здорово рискует, продолжая в том же духе.

— Не стоит отрицать, что ты сын своего отца. И как бы ты не боролся с инстинктами — рано или поздно, они возьмут над тобой вверх. Бедняжка повторит участь твоей…

Вин едва успел уклониться от летящего прямо в него сгустка энергии. В комнате стало холодно, откуда-то повеяло ветром и сыростью.

— Хочешь сказать, — поинтересовался Валар, — что вы отдали девушку мне, чтобы я ее убил?

— Нет, что ты! Она должна жить! — поднявшись с пола, Вин, словно ничего не произошло, снова занял свое место за столом, — ты можешь делать с ней все, что захочешь. Но она должна оставаться живой. Пусть страдает. Это то, ради чего Совету понадобился именно ты.

— Неужели среди демонов недостаточно подонков?

— Увы, мой мальчик. Иногда приходится привлекать в дело неудобных нам.

— И вы думаете, что я стану для вас палачом?

— Ты почувствовал вкус ее крови. Человеческой крови. Рано или поздно, ты не сможешь отказать себе в большем.

XVI

— Ты создал нас, мы — твои дети, твои Вестники, войско, наделенное силой, подобной Твоей. Ты наш творец. Но разве справедливо нам, помогавшим создавать эту крохотную жизнь, преклоняться перед ней? Служить ей? За что ты хочешь нас унизить, принуждая стать рабами тех, кто ниже и слабее нас?

— В любви нет принуждения…

— В преклонении нет любви! Лишь слабость и раболепие…

Проснувшись от собственного крика, я замерла, прислушиваясь к тишине заполнявшей ночь. Что мне снилось? Отголоски чьих-то мыслей, чувств… Не уверена… не помню. Что-то мутное и туманное, оставляющее неприятный след в душе. Но не в памяти. А еще я ощущала беспокойство.

Впрочем, странно было бы не испытывать подобного живя в одном доме с кучей демонов, да еще будучи замужем за одним из них. Вот только… странно, но не это сейчас тревожило меня. Узнав о смерти Родгара, я почувствовала боль и сожаление, но, зная, что не в силах что-либо изменить смирилась, пытаясь жить дальше. И жила, постоянно испытывая странное чувство тревоги и отчаяния. Было что-то другое, более важное для меня… Лариса!

Почему я чувствую страх, когда думаю о ней? Я выполнила свою часть сделки, Данталион не посмеет нарушить слово, хотя бы из гордости. О ее безумии другим кланам ничего не известно, значит, смерть ей пока не грозит. В таком случае, почему, когда я думаю о ней мое сердце замирает от страха и тоски? Почему единственное, что я сейчас хочу, это оказаться рядом с ней, защитить от всех угроз? Я люблю свою сестру, я готова была убить ради нее, но то, что я чувствую теперь намного хуже банального беспокойства. Что-то происходит, и я должна понять это прежде, чем потеряю единственное родное мне существо.

Я встретила утро сидя на подоконнике задумчиво глядя на море. Когда-то в детстве я боялась заснуть из-за того, что может таиться во тьме. Живое воображение рисовало мне жутких чудовищ, с нетерпением дожидающихся минуты, когда я погружусь в сон чтобы напасть и утащить в бездну. Повзрослев, я поняла, что монстры живут лишь в нашем воображении. Вот только жизнь заставила многое переоценить — монстры существуют, и они среди нас. Живут, убивают, сражаются. Моя сестра одна из них. Она — моя семья, и как не стыдно признаться — все, что она делала в своей жизни не смогло оттолкнуть меня от нее. Значит ли это, что я, в сущности, ничем от нее не отличаюсь, и будучи человеком, глубоко в душе являюсь таким же чудовищем как она? Став молчаливым свидетелем того, что делали существа из клана моей семьи, даже не пытаясь им помешать, что отличает меня от них? Моя человеческая слабость и уязвимость? Трусость? Страх?

Я меняюсь, или, мне так кажется. Возможно, я всегда была такой, и лишь теперь задумываюсь о том, какая же я на самом деле. Что во мне настоящего, а что лишь дань моей человечности? Смогу ли я смириться с тем, что узнала и пережила? Смотреть в глаза людям, которые искренне считают себя творцами собственной судьбы не зная о том, кто вечно наблюдает за ними из тени, дожидаясь одного-единственного неловкого шага, который приведет их в ад?

Что есть ад и рай? Когда-то мои знания о религии были весьма поверхностны и обрывочны. Есть Бог, который создал все вокруг, есть дьявол, враг всего живого на земле, и есть те, кто творит зло и бесчинства попеременно прикрываясь именем то одного, то другого. Но теперь, зная об этом то, что знала я, мне было трудно относиться к миру так как раньше.

Что я узнала о Боге, пребывая там, среди тех, кто был им изгнан?

Он был сознанием, существующим в бесконечной пустоте. Был ли Он одинок, посреди бескрайнего ничто? Найти ответ пытались многие, вот только вряд ли это удасться хоть кому-нибудь. Он создал тех, кого назвал своими детьми, Вестниками, частью самого себя, наделив их силой Творца. Он создал того, кого назвали Сыном Зари, его первое творение, дерзнувшее пойти против того, чему помог осуществиться.

Нам никогда не понять причин, что бы ни несли в себе знания тысячелетий. И пускай мудрецы до сих пор ведут споры, доказывая каждый свою правоту, истинной является одно — то сражение, поднятое Люцифером раскололо Мирозданье, навсегда изменив их и наше существование.

Падшие… так они себя называли. Ангелы, посмевшие пойти против своего Создателя и низвергнутые им на самое дно. Навсегда потерявшие возможность вернуться в бескрайние просторы, быть способными творить, а не разрушать, держа в своих руках жизнь Вселенной. Но где оно — это дно, куда свергли падших, посмевших считать себя равными своему Создателю? В действительности ли существует ад, кишащий грешными душами или он здесь, на Земле, разрываемой на части свергнутым воинством Бога? И где теперь тот, кто первым пошел против Него?

— Вы не спите, госпожа, — Артем нерешительно замер на пороге, не решаясь войти. Странно, но я не слышала стука.

— Не сплю, — подтвердила я, оборачиваясь к юноше.

— Я пришел сказать, что Хозяин уехал и приказал мне заботиться о вас.

— Это чрезвычайно любезно со стороны Валара.

С облегчением услышав приятную, впрочем, давно ожидаемую мной новость, я приободрилась. С нашего последнего разговора полукровка больше мне не угрожал и не пытался напомнить о моем положении в его доме. Мы были просто соседями, не связанными друг с другом ничем. Он исчезал внезапно, появлялся через несколько дней, бросал насмешливое приветствие и скрывался в дальней части дома.