Дэвид Геммел - Царь Каменных Врат Страница 39

Райван брела вдоль рядов убитых, припоминая имена своих воинов и молясь за каждого. Почти у всех были свои поля и хижины, жены и дети, сестры, матери. Райван знала их всех. Она позвала к себе Лейка и велела составить углем на бумаге список павших.

Ананаис, смыв кровь с одежды, занялся генералом Кареспой. Тот был не в духе и не желал разговаривать.

— Мне придется убить тебя, Кареспа, — с сожалением сказал Ананаис.

— Я понимаю.

— Хорошо! Может, поешь со мной?

— Нет уж, спасибо. У меня пропал аппетит. Ананаис понимающе кивнул.

— Предпочитаешь какой-нибудь определенный способ?

— Какая разница? — пожал плечами Кареспа.

— Тогда меч. Может, хочешь сделать это сам?

— Иди к дьяволу!

— Тогда это сделаю я. Даю тебе время до рассвета — приготовься.

— Не хочу я ждать до рассвета. Убей меня сейчас, пока я в настроении.

— Ладно, — сказал Ананаис, и боль, жгучая, как адское пламя, опалила спину Кареспы. Он хотел обернуться, но тьма заволокла его ум. Галанд выдернул меч и вытер его о плащ генерала, а после сел рядом с Ананаисом.

— Стыд и срам, — сказал он.

— Нельзя было отпускать его после всего, что он сделал.

— Пожалуй. Боги, генерал, мы все-таки победили! Даже не верится, правда?

— Раз уж за дело взялся Тенака...

— Брось — ведь всякое могло случиться. Они могли бы не ходить в атаку конным строем, а спешиться и послать вперед лучников.

— Могли бы, да не сделали. Они действовали согласно уставу. В кавалерийском уставе сказано, что конница при встрече с нерегулярной пехотой должна идти в атаку. Легион славится своей дисциплиной. Хочешь, чтобы я назвал тебе главу и параграф?

— Нет надобности. Ты это, поди, сам и написал.

— Нет, не я. Последние изменения ввел Тенака-хан восемнадцать лет назад.

— И все-таки...

— В чем дело, Галанд? Ведь он оказался прав.

— Но не мог же он знать, где встанет Кареспа со своим трубачом, — однако же послал нас с Парсалем на тот самый холм.

— А откуда еще мог Кареспа следить за битвой?

— Он мог бы пойти в бой вместе со своими людьми.

— А решал бы за него кто — трубач?

— Тебя послушать, так все очень просто, но битвы просто так не выигрываются. Стратегия — это одно, а отвага и мастерство — другое.

— Я и не отрицаю. Легионеры дрались не в полную силу. Среди них много хороших ребят, которым, полагаю, их задача не доставляла удовольствия. Но теперь это позади. Я предложу легионерам присоединиться к нам.

— А если они откажутся?

— Я их отпущу — но на выходе из долины их будешь ждать ты с сотней лучников. Живым не должен уйти никто.

— Жестокий ты человек, генерал.

— Я намерен подольше пожить на этом свете, Галанд. Бородач тяжело поднялся на ноги.

— Надеюсь, это тебе удастся, генерал. Надеюсь также, что Тенака-хан сотворит еще одно чудо, когда придут полулюды.

— Это будет завтра. Порадуемся сегодняшнему дню.

12

Тенака нашел укромное место высоко в горах у водопада — воздух здесь был прохладен и чист, а на склонах еще лежал пятнами снег. Он медленно и старательно разложил между камней костер и сел, глядя на пламя. Он не испытывал радости от победы — кровь убитых смыла все его чувства. Немного погодя он встал и подошел к ручью, вспоминая слова Аста-хана, старого шамана племени Волчьей Головы:

«Все в мире создано для человека — но с двоякой целью. Вода создана для того, чтобы мы ее пили, — но она же служит символом бренности человека. Воды отражают нашу жизнь. Они рождаются в чистоте гор и бегут, лепеча, словно малые дети, вырастая постепенно в сильные юные реки. Они ширятся, начинают течь медленнее и наконец петляющей старческой походкой входят в море. И там, словно души людей в Запредельной Бездне, они сливаются, пока солнце вновь не поднимет их ввысь и они не прольются дождем на горы».

Тенака окунул руку в струящуюся воду. Он чувствовал себя выбитым из колеи, оторванным от времени. Маленькая бурая птичка вскочила на камень поблизости от него — она искала пропитания и не замечала Тенаку. Внезапно она нырнула в поток, и Тенака подался вперед, завороженный зрелищем того, как она трепещет крылышками под водой. Птичка вынырнула, скакнула на камень, отряхнула перышки и нырнула опять. Тенака глядел на нее, и ему становилось легче. Он понаблюдал за птичкой еще немного, потом лег на траву и стал смотреть, как собираются в голубом небе облака.

Высоко над ним, расправив крылья, парил орел, обманно неподвижный в потоках теплого воздуха.

Поблизости вспорхнула куропатка — с ее перьев, уже по-весеннему пестрых, еще не сошла белизна, и это служило ей отличной защитой, поскольку в горах еще лежал снег. Мысли Тенаки обратились к этой птице. Зимой она вся белая и неотличима от снега, весной пестреет, частично сохраняя белое оперение, а летом ее окраска делается грифельной-серой с бурым под стать камням, в которых она прячется. Кроме перьев, ей нечем защититься.

Куропатка взмыла в воздух, и орел камнем обрушился на нее. Но он был против солнца, и тень его упала на куропатку — она свернула в сторону, чудом избежав грозных когтей, и снова упорхнула в кусты.

Орел с видом оскорбленного достоинства уселся на дереве неподалеку. Тенака откинулся на спину и закрыл глаза.

Новая битва не за горами, и дважды одна и та же стратегия не сработает. Они выиграли передышку — но это все. Цеска выслал Легион искоренить горстку мятежников — знай командиры, что здесь находится Тенака-хан, они прибегли бы к иной тактике. Теперь они это узнают... и Цеска двинет против Тенаки всю свою мощь.

В каком числе нагрянет враг на этот раз?

В Легионе осталось еще четыре тысячи человек. Солдаты регулярной армии — это еще десять тысяч. Дренайские Уланы — этих, по последним сведениям, две тысячи. Но страшнее их всех, вместе взятых, полулюды. Сколько Цеска успел их понаделать? Пять тысяч? Десять?

И как их расценивать против обычных людей? Одного полулюда за пятерых? Даже в этом случае они стоят двадцати пяти тысяч солдат.

На первый раз Цеска недооценил скодийское восстание — дважды он своей ошибки не повторит.

Усталость легла на Тенаку словно саван. Его первый план был так прост: убить Цеску и умереть. Теперь сложные перипетии нового замысла клубились в голове, как туман.

Столько смертей — и сколько их будет еще?

Он подбросил дров в костер и лег рядом, завернувшись в плащ. Он думал об Иллэ и своем вентрийском доме. Как хорошо ему там жилось.

Потом перед ним возникло лицо Рении, и он улыбнулся. Всю жизнь он был везучим. Грустным, одиноким, но везучим. Удача подарила ему любящую мать Шиллат, поставила рядом с ним такого человека, как Ананаис. Он служил в «Драконе». Он любил Иллэ. Он нашел Рению.