Татьяна Патрикова - Хитрости эльфийской политологии Страница 39

Мне захотелось рассмотреть те искорки поближе. Я подошел, и рука с зажатой в ней цепочкой сама поднялась и потянулась к этим искрам. Хотя, возможно, это было всего лишь самовнушение, призванное убедить меня, что я тут совершенно не причем. Что не виноват, если что. Крестик погрузился в воду, искры сиреневые, яркие, налипли на него, как песчинки. Я затаил дыхание, подсознательно ожидая чуда. Но увы, чуда не произошло. Искры быстро потухли, растворились и исчезли совсем. У меня непроизвольно вырвался разочарованный вздох. Я убрал крестик от фонтана. Стало грустно-грустно. Опустив взгляд вниз, обнаружил, что ни с цепочки, ни с самого артефакта не стекает в пыль ни единой капли воды. Словно его в неё и не макали вовсе. И тогда я сделал то, на чтобы, наверное, никогда бы не решился, не находясь под воздействием того особого настроения, что захватило меня в этом странном и в чем-то даже пугающем месте. Я снова поместил артефакт в мирно журчащий фонтанчик, но на этот раз вместе с ним погрузил всю ладонь, даром что по самый локоть в воду не окунулся.

— Бери пример с меня, — заговорил, смутно представляя, кому и что говорю. — Давай же! Человек — это так просто! Это тебе не орк, не эльф, не дракон, в конце-то концов. Я — человек и прост, как Сибирский валенок. Ну же!

В глубине снова зародились искорки и плотно-плотно облепили на этот раз не артефакт, напротив, его-то они как раз оставили без внимания, а мою руку. Было прохладно от воды и колюче от искр. Но не больно. Скорее щекотно, но я стоически терпел. Мне казалось это важным. Самым важным в данный конкретный момент.

— Давай же, малыш! — теперь я знал, к кому обращаюсь — к малышу мерцающему, и отчаянно сожалел, что так и не прочитал его имя на одном из камней ограждения, за которое я так беспардонно влез. — Давай! Ты сможешь! Это ведь так просто. Посмотри на меня. Разве я сложный? Нет. А вот ты умненький. Я просто уверен в этом. И очень способный. Да-да. Не веришь? Но разве твой учитель не хвалил тебя никогда. Вспомни, малыш, чему он тебя учил. Или, давай попробуем вспомнить вместе. Сначала определимся с полом. Думаю, это важно, правда? Вот ты кем хотел бы стать в человеческом мерцании мальчиком или девочкой? Кто тебе ближе, подумай. Потом реши насчет внешности — взрослый или малыш, черноволосый или белокурый, цвет глаз — это тоже важно. Сначала попробуем сделать что-то с внешностью. Знаю, мне друг говорил, что мерцание у вас начинается изнутри, но что если тебе попробовать сделать все в обратной последовательности. Вы ведь начинаете с самого сложного, а мы начнем с простого. У тебя получиться, малыш. Я в тебя верю. А ты в меня верь. Тогда наши веры помножаться друг на друга и… — сам понимал, какую ахинею несу, но остановиться уже не мог, во мне говорило чутью и оно требовало не замолкать. Говорить любые глупости, но не молчать. И осекся только тогда, когда на несколько бесконечных секунд щекотание крохотных иголочек сменилось почти нестерпимым жжением, но прежде, чем я скривился от неприятных ощущений, прекратилось. Искры потухли. Я разочарованно уставился на то, как сквозь мои пальцы струиться все такой же кристально чистый поток и отдернул руку, когда он неожиданно исчез с легким, едва слышным хлопком. Вздрогнул всем телом, тупо пялясь на пустое место, потом перевел взгляд на пустую ладонь, крестик пропал вместе с цепочкой, и только потом, пятой точкой почувствовал, что надо обернуться.

Не скажу, что это было страшно. Испугаться я не успел. Но веселого тоже было мало. На тропинке позади меня стояло — нет, лежало, — и снова не то, ползло нечто. Верхняя часть туловища было вполне себе человеческим, но ног и всего остального, что должно быть у порядочного хомосапиенса не наблюдалось, зато вместо них был толстенный чешуйчатый хвост. Наверное, именно такими древние греки и римляне представляли себе ламий, наполовину женщин, наполовину змей. В моем случае существо было явно мужского пола. Конечно, ни о каких первичных половых признаках и речи не шло, но грудь у него была плоской, да и размах мускулистых плеч таков, что все сомнения в мужественности данного чуда-юда отпадали. Сориентировался я быстро. За время своего пребывания на Халяре выдрессировался, так что я сразу заметил рядом с этим существом Нику, причем уже в её природном виде, и сообразил, что это никто иной, как Пестрый. Хотелось бы мне знать, в каком близлежащем мире он отрыл себе такое мерцание. Хотя, нет, в мир, населенный такими страховыдрами я не ногой. Змей я, конечно, не боюсь, но всегда считал их крайне неприятными представителями фауны.

— Я сейчас все объясню, — поспешил заговорить до того, как он соберется меня прибить за издевательство над ребенком. Но змей, только и успел вздыбить перепончатый гребень, нахмурить темно-зеленые брови под цвет волос, и продемонстрировать весьма внушительный оскал, когда открыл рот, чтобы высказаться. Голос, раздавшийся из-за его спины, никак не мог принадлежать Нике, потому что явно был мальчиковым и мальчик этот был непроходимо юн.

— Не надо, господни Ефиминисюкирус, он хороший.

Змей резко перевернулся лицом к говорившему, при этом чуть не сбив меня своим хвостом, на конце которого, неожиданно для себя, я обнаружил погремушку, как у гремучей змеи. Однако. Пока я приходил в себя от этого открытия и размышлял, ядовит данный индивид или только притворяется. Кажется, я слышал байку про неядовитую змею, которая вполне успешно маскируется под гремучую. Со стороны змея раздался изумленный возглас. Разумеется, я сразу забыл про все, о чем размышлял. И вскинул голову, чтобы посмотреть, что же там все-таки произошло, и кто это за меня так вовремя вступиться вздумал.

Это был мальчик лет шести-семи. Одним словом первоклашка в опрятном костюме школьника из плотной синей ткани и с нашивкой на рукаве в виде книги раскрытой книги, из-за которой вставало солнце. Похоже, с перепуга малыш считал самые ранние мои воспоминания. Любопытно. Это уже попахивает какой-то особой телепатией. Ир говорил, что это их природная магия, как у драконов или тех же ифритов. Такое даже крестик мой заблокировать не в силах. Пока я разглядывал малыша, про себя размышляя, на самом ли деле он мальчик или все же девочка, сменившая пол в мерцании, змеехвост быстро пришел в себя и стремительно повернул ко мне. Уловив его движение, поднял глаза и в очередной раз поддался порыву.

— Давайте, вы потом меня убьете, я еще не закончил, — сказал строго и решительно, как мог. И снова повернулся к малышу, очень надеясь, что по горячим следам будет проще сделать то, что я собирался. — Верни, — потребовал, протягивая к нему руку. Очевидно, что я имел в виду крестик, который вовсе не пропал в никуда, как могло показаться, а очутился на шее мальчишки поверх школьной курточки.