Вспомни меня (ЛП) - Бобульски Челси Страница 4

Мужчина с женщиной сходят с лестницы и с любопытством смотрят на нас. Отец улыбается им и говорит:

— Она смертельно боится высоты.

Затем он выходит из лифта и берёт меня за локоть.

— Всё в порядке, милая. Нам недолго подниматься.

— Она могла бы подняться по лестнице, — предлагает оператор.

Отец свирепо смотрит на него.

Мужчина съёживается под пристальным взглядом отца и бросает на меня умоляющий взгляд.

— Мисс?

Я делаю глубокий вдох.

— Всё в порядке.

Отцовская хватка сдавливает мои кости.

— Когда-нибудь я должна преодолеть этот страх.

Я вхожу в клетку, и оператор закрывает за мной дверь.

Я закрываю глаза до того момента, пока она снова не откроется.

ГЛАВА 4

НЕЛЛ

ПРИСТУП ПАНИКИ ПРОХОДИТ, КАК ТОЛЬКО мы входим в вестибюль, как будто это единственное слово — БЕГИ — пронеслось мимо меня с океанским бризом, увлекая меня в подводное течение, предназначенное для кого-то другого.

— Неуместный страх, — говорит доктор Роби, щёлкая ручкой, как метрономом, — очень часто встречается у тех, кто пережил травматический опыт в столь юном возрасте. Чему мы собираемся научиться здесь, так это тому, как контролировать этот страх, чтобы он больше не контролировал тебя.

— Ну? — спрашивает папа, широко разводя руки. — Что ты об этом думаешь?

Я выбрасываю из головы все мысли о разговорах в кабинете моего терапевта и сосредотачиваюсь на комнате, в которой нахожусь сейчас.

Как дочь человека, помешанного на отелях, я повидала немало вестибюлей. Всё, от недорогих придорожных франшиз до высоток в больших городах, от простых горных домиков до пряничных отелей типа «постель и завтрак». Я видела современные вестибюли с чёткими, чистыми линиями и современные вестибюли, которые смеялись в лицо фэн-шую. Но это…

Это всё равно, что вернуться в прошлое.

Огромное пространство разделено только колоннами, поддерживающими потолок. Вся комната, от богато украшенной стойки администратора до балкона на втором этаже, вплоть до балок, пересекающих потолок в завораживающем ромбовидном узоре, кажется вылепленной из того же тёмного полированного дерева, которое блестит, как янтарь, в тёплом свете настенных бра и старинной люстры, висящей в центре всего этого. Убранство похоже на что-то из сна, и всё, о чём я могу думать, это:

Маме бы здесь понравилось.

Я обхожу комнату, пока папа разговаривает с администратором, и останавливаюсь у пары французских дверей, ведущих в большой сад. Я выхожу на солёный океанский воздух, где вокруг меня возвышаются четыре внутренние стены отеля с балконами и внешними коридорами, а над всем этим дугой простирается квадрат голубого неба.

Сад как из сказки. Старинные железные скамейки стоят под смесью фруктовых деревьев, магнолий и кипарисов, а каменная дорожка вьётся среди множества розовых кустов и цветущих тропических кустарников. Я иду на звук журчащей воды на другую сторону сада, у каменной стены находится пруд. Из камней торчит львиная морда, из её пасти в пруд льётся струя воды. Рыбки кои шныряют под листьями лилий, их разноцветная чешуя блестит под поверхностью воды, как радуга. Я стою там несколько минут, наблюдаю за ними. Интересно, беспокоятся ли они когда-нибудь о вещах, которые они не могут контролировать, например, о том, что кто-то забудет их покормить, или вода испарится, и они задохнутся от окружающего их воздуха.

Поднимается ветер, принося с собой аромат цветущих лимонов. Я поворачиваюсь и направляюсь обратно тем же путём, которым пришла, останавливаясь на полпути к вестибюлю, когда мой взгляд падает на лимонное дерево, одиноко стоящее на лужайке. Я иду по влажной лужайке и прижимаюсь носом к цветам. Моё сердце сжимается от свежего цитрусового аромата, точно так же, как это происходит всякий раз, когда я чувствую запах любимых цветов мамы или её духов на другой женщине. Но мы никогда не жили в достаточно тёплом месте, чтобы мама могла выращивать лимонные деревья, а её духи пахли жасмином и ванилью, а не цитрусовыми цветами, так что я понятия не имею, почему я чувствую то же самое душераздирающее чувство близости к чему-то, что не имеет к ней никакого отношения.

Хмуро глядя на дерево, я заправляю волосы за уши и возвращаюсь в вестибюль.

Слева от меня, сразу за золотой клеткой лифта, широкая роскошная лестница поднимается на второй уровень, по которой спускается группа женщин, одетых в одежду, которую я видела только на обложке «Вог». Я опускаю взгляд на джинсы, которые ношу уже три дня, и на свой любимый свитер, на манжете которого теперь пятно от кетчупа из-за тех чудовищных бургеров, которые мы купили в Нэшвилле. Натягивая манжету на ладонь, я прохожу мимо лестницы к высоким закрытым двойным дверям, выполненным из того же тёмного дерева, что и всё остальное. Над дверью золотыми петляющими буквами выгравировано «Бальный зал».

Струнная музыка доносится сквозь деревянный шов.

Песня до боли знакомая. Я напеваю несколько нот, подходя ближе, мой голос поднимается и опускается вместе с торжественной мелодией, которая сплетается вокруг моего сердца, но я не могу вспомнить, откуда я её знаю. Нахмурившись, я хватаю телефон и открываю «Поиск песен», но когда я подношу телефон к дверям, мелодия звенит вокруг меня, как дождь, а на экране появляется большой красный крест вместе с сообщением:

«Музыка не найдена. Попытайтесь снова».

Я оглядываюсь на стойку регистрации. Папа всё ещё разговаривает с женщиной за стойкой, без сомнения, узнавая историю её жизни. Он всегда был хорош в таких делах. Я окидываю взглядом вестибюль, но никто не смотрит, и хотя я не уверена, что должна, я хватаюсь за ручку и тяну.

Дверь открывается. Я ещё раз оглядываюсь через плечо, затем прокрадываюсь внутрь.

Войти в бальный зал — всё равно, что войти в собор. Куполообразный потолок, выполненный из того же тёмного дерева, что и всё остальное, изгибается надо мной завораживающим узором из звёздных вспышек. Четыре хрустальные люстры простираются по всему протяжению, освещая пространство, которое кажется — по крайней мере, в его почти пустом состоянии со стоящим посередине лишь кем-то брошенным пылесосом, — длиной примерно с футбольное поле.

Пусто.

Никакого струнного квартета, хотя музыка продолжает мерцать в воздухе.

Я шагаю дальше в помещение, мои туфли мягко стучат по бело-голубому викторианскому ковру. Иду мимо небольшой сцены, где мог бы выступать струнный квартет, и через танцпол к длинному ряду окон на другой стороне зале. Окна выходят на листву парадного входа, а за ним — на длинную гравийную дорожку, которая привела нас сюда, вдоль которой, насколько хватает глаз, растут деревья, покрытые призрачными серыми лентами испанского мха, мягко покачивающимися на ветру.

Музыка нарастает, проникая сквозь меня, как ток, но я не вижу никаких очевидных динамиков. Я иду на шум обратно к сцене в центре зала, полагая, что звуковая система, должно быть, спрятана где-то там.

Я снова достаю телефон. Появился значок поиска, а затем приложение гудит, показывая мне всё тот же красный X.

— Впечатляет, не так ли?

Я подпрыгиваю.

Женщина лет тридцати с небольшим с густыми каштановыми волосами и неестественной улыбкой стоит позади меня, за очками в черепаховой оправе её глаза круглые, как стеклянные шары.

Я прижимаю руку к сердцу.

— Извините, я… я не должна быть здесь?

Она отмахивается от моего беспокойства.

— Тут просто готовятся к конференции. Никакого вреда, никакой грязи, — она протягивает мне руку. — Я София Морено. Генеральный менеджер отеля.

Я пожимаю ей руку.

— Эм, Нелл, — говорю я. — Нелл Мартин.

— Я знаю, кто ты.

Она произносит эту фразу, словно знает больше, чем просто моё имя, и я немного ёжусь под её совиным взглядом.

Она всё ещё не отпускает мою руку.