Катя Зазовка - Ворожея Страница 4

— А я его только что у кузнеца встретила. Он там Цвета, сына мастера, костерит. Болван, снова коней абы как подковал. Цельный обоз с товаром для Рогачева промеж леса и топи стал. Ведаешь, где хата кузнеца?

— В самой середке деревни? — припомнила девица.

— Верно. А ты сама чьих будешь?

— Я — Милава, внучка Кукобы.

Пожилая женщина вмиг изменилась в лице. И, больше не говоря ни слова, повернулась и заспешила прочь. Добравшись до крыльца ближайшей хаты, она с молодецкой удалью юркнула внутрь, плотно затворив за собой дверь.

Милава пожала плечами и побрела в указанную сторону, где наводил порядок староста. Память быстро помогла найти хозяйство мастера. Оно тоже не сильно изменилось — только хату местами подлатали да кузницу расширили. Как раз подле мастерской и вели жаркий спор трое мужиков, среди которых самое живое участие принимал Череда. Он на чем свет стоит ругал бестолкового мастера. Пунцовый, аки маков цвет, рыжий молодец в кожаном фартуке изучал свои сапоги. Мужик постарше с такими ж солнечными волосами и бородой (видать, батька молодого мастера) махал кулаком перед опущенным носом сына.

Ворожея подошла ближе, но влезать в разговор не посмела. Цвет перевел кончик своего носа с сапог на Милаву. Мужики, заприметив, что краснота лица повинного утратила былую выразительность, тоже переключились на девицу. Рыжие взирали с любопытством, староста — мрачно. Уже и не верилось, что на этом угрюмом лице может цвести светлая улыбка.

— Дядька Череда, пойдем, покажу тебе то место, — замялась Милава.

Староста нахмурился еще боле и обратился к мужикам:

— Я скоро вернусь. А ты, зараза этакая, что б к вечеру все исправил!

Молодой кузнец снова вспыхнул и, подталкиваемый батькиной руганью, скрылся в мастерской.

— Давай отойдем. Не для чужих ушей наш разговор.

Староста хотел было подхватить Милаву под локоть и уже даже поднял руку, но тут же опустил.

Когда они укрылись под сенью раскидистой ивы, Череда взял слово:

— Алесь вернулся… Я-а-а… М-м-м… Понимаешь, Милава… Алесь — мой единственный сын, мой преемник. Он рассказал обо всем, что случилось в лесу, о той девице и тебе. Он признался, что чуть не совершил злодеяние. Повинился во всем. Нечистик его попутал. Я его простил, хотя и наказал. С девицей ведь той все добре?

— Так, но…

— Погоди, Милава. У кого за пазухой провинностей нет? Юн он еще, глуп. На поводу страстей пошел. Ты не серчай на него.

— А как же Воста? Та девица?

— А что девица? — Череда виновато улыбнулся.

— Но ведь он же ее малость не убил!

— Ну, она ж жива… — порозовел староста. — Подалась куда-то…

— Она на постоялом дворе.

— Вона что. — На лбу Череды пролегли морщины. — Тем лучше. С девицей мы все мирно порешим. Ты только помалкивай, не выноси на суд людской…

— Ладно, дядька, но только если Воста согласие даст.

— Даст.

Милава вовсе не была так уверена.

Череда постарался направить разговор по иной тропе:

— Ну, а как там бабка твоя?

— Помирает, — только и нашлась что ответить ворожея.

Что еще можно было поведать? О черной силе? О страшном наказании для всего села в случае неповиновения?

— Подсобить чем могу?

— Нет, дядька. Ничем ты мне тут не поможешь, — обреченно вздохнула Милава.

— Ну-ну, будет тебе. Не расстраивайся: всему свой черед. Старики должны помирать, дорогу молодым уступать — такова природа. Да ты б отвлеклась. С девицами нашими погадала б — Купалье как-никак. Авось папарать-цвет сыщешь, тогда и все старые беды тебя покинут, а новые стороной обходить станут.

— Ладно, дядька Череда, пойду я.

— Ты, если что, не стесняйся — проси подмоги.

— Благодарствую.

Ворожея решила не возвращаться к бабке до самого утра — убедить ведьмарку не удастся, надобно к богам обратиться, попросить, чтобы те оградили деревню от напасти. Она углубилась в лес. Удрученная невеселыми думами, Милава сыскала древнее капище. Могучие идолы высились над лесом и обещали даровать свою опеку тому, кто, следуя традициям, уважит богов подношением.

Милава выудила из мешка медный кинжал и уложила на валуны, распалила костер, бросила в него щедрую жменю ритуального порошка и, запев негромкую молитву, принялась танцевать. Она кружилась и притопывала так, как делала ее мать, а до того сотни предков. Дым очищал сердце и душу, вытесняя все ненужное, все пустое. И лишь когда в разуме осталась только одна, самая важная мысль, острое лезвие рассекло ладонь. Сложенная лодочкой кисть наполнилась до краев — и девица выплеснула набежавшую руду на жертвенный камень. Гортанным воем заполнился лес на множество саженей вокруг, костер разбух подобно гигантской розе. Боги приняли подношение.

— Гляди, гляди, что вытворяет! Видать, самая что ни на есть ведьмарка, — прошептала темноволосая девица с огромными оттопыренными ушами.

— Ишь, как скачет. Да и где это видано — с пустыми руками к богам идти? — едва слышно возмутилась ее подружка, с волосами, точно злато, и длинным носом-морковиной.

— Точно ведьмарка! Гляди, гляди, у нее там, кажись, нож лежит.

— Да, он самый! — Нос-морковина на миг высунулся и снова схоронился за валуном.

— Ведьмарки, если хотят чего от богов получить, свою кровь на камни проливают!

— Гляди, ладонь порезала! Пойдем отсюда, покуда она нас не приметила. Не то какой пакости нашлет — и до хат не поспеем добраться.

— Пойдем, — согласилась темноволосая краса. — Надобно все старосте рассказать!

— Лучше кажному, кого встретим!

— И то верно!

Девицы выскользнули из укрытия и, пригнувшись, поспешили к деревне.

Милава оторвала лоскут от нижней юбки и перевязала ноющую ладонь. Боги согласились помочь. Дышать стало легче. Медный кинжал еще не поспел лечь на дно мешка, а ворожея уже принялась за новое дело — надобно было сыскать кой-каких травок-стражей, сварить зелье да окропить каждую хату в деревне. Тогда наверняка бабкины черные силы до людей не доползут.

Добре, что нынче Купалье — вся молодежь по лесам да рекам разбредется. Кому ж не захочется папарать-цвет сыскать да в грядущее хоть одним глазком заглянуть? Вот и добре. А Милаве тем часом никто не помешает исполнить охранительный ритуал.

Солнце было на полпути в Навье, когда она отщипнула последнюю травинку. Лес наполнился дивными и необычными звуками, что не принадлежали ни зверю, ни птице. Шаловливый ветерок мазнул нос дурманными ароматами, а слух — эхом голосов. Никак простоволосые девицы затянули песни, выплетая короны из цветов. Скоро-скоро разгорится яркое очистительное пламя. Скоро-скоро понесет волна венки к берегам суженых. Скоро-скоро сахарные уста оросят горячие поцелуи, а спелые грудки стиснут молодецкие ладони. А ворожея тем часом сможет подступиться к каждому подворью.