Татьяна Чернявская - Роза из клана Коршунов Страница 4

Каринка не могла понять, что происходит. Ведь должно случиться что-то настолько ужасное, чтоб гордый высокий народ и суровые подгорные люди примирились с людьми и бок о бок встали на полях боя, без страха и неприязни! Неужто дикие кровожадные вурлоки настолько опасны, чтоб гроллины не смогли рассеять их по пустыни своими силами! Как же вообще Император допустил, чтоб грязные безбожники так близко подобрались к границе?! Что же теперь станется с их домом, что будет с матушкой, если начнётся война и они останутся без последних средств к существованию?

— Каринаррия, — строго сказала матушка за ужином, когда девочка заняла своё место за столом и прочитала молитву, — если ты такая взрослая, что позволяешь себе покидать дом и заигрывать с офицерами, я считаю, что ты должна выполнить свой дочерний долг.

— Но что я могу сделать? — покраснела от смущения девочка, она рассказала матери о молодом командире и теперь та не могла простить дочери такой распущенности. — Я не могу пойти на работу, чтоб приносить деньги, и не могу заниматься домом вместо Вас. Чем мне помочь, матушка, если я совершенно бесполезна?

— Не говори глупостей! — Лактасса свела брови и сжала кулачки. — Ты понимаешь, что я не позволю своей дочери заниматься такими недостойными вещами! Тебя растили не для этого, и господин Корсач, да славят духи на небесах его имя, рыдал бы от позора, если б его единственная дочь нанялась кому-нибудь во служение! Ты последняя представительница рода Корсач и должна знать себе цену и назначение. Хвала богам, что я ещё не настолько больна и слаба, иначе ты, без присмотра, запятнала своим поведением наш род. Ещё с твоего рожденья я сговорилась с моей троюродной кузиной о вашем браке с её крестником Власиладом. Так что завтра ты выезжаешь в Дуботолку, чтоб выйти замуж.

Каринка была настолько удивлена известием, что до конца ужина не смогла вымолвить слова, и отправилась в свою комнату, соблюдая молчание. Когда Карине не было и шести, почётное семейство проездом посещало Постав и гостило в доме с дубовыми листьями. Детская память подсказывала ей образ жениха, порождая в душе бурю протеста. Взрослый и уже тогда нестройный мужчина, что имел злую манеру кричать на служанок и говорить сквозь зубы, был ей чрезвычайно противен не только изнеженной внешностью, разительно отличающейся от привычных гроллинов, но и всем своим видом, даже голосом и запахом. Отец, помнится, после их отъезда долго отпускал по его поводу злобные шуточки в разговоре с прислугой. И девочке хотелось верить, что отец не позволил бы, свершиться такому браку. Она не хотела закончить свою жизнь в тёмном старом замке некрупного, но богатого рода под гнётом властного глупого старика и его родственников-задавак, что до последних секунд будут попрекать её происхождением и бедностью. Карина не хотела ставить крест на всех своих ожиданиях, она хотела видеть сраженья, что должны были вот-вот разразиться у стен города, хотела помогать раненым и подрабатывать в градоправлении, но прекрасно понимала, что станет для матери настоящей обузой, и своими постоянными болезнями будет только нервировать её и печалить.

Что могла сделать она, как объяснить свои чувства, не расстроив матушку?

Юная Корсач была послушной девочкой. Она встала ещё до рассвета, тщательно умылась и расчесала длинные волосы, чья рыже-серо-чёрная расцветка делала её похожей на дворовую кошку или, скорее, лесного волка из Имперского зверинца. Карина давным-давно ходила туда с отцом и долго удивлялась невиданным зверям с центра Долины. Особенно ей понравились волки за похожий цвет шерсти и искреннюю грусть в глазах, грусть вольных душ в тесных телах. Она как никогда понимала теперь эти глаза и эту грусть. Ей тоже хотелось быть свободной, но толстые прутья безвыходности сулили ей безвольно ехать вслед за странствующим зверинцем.

Худенькая и бледная спросонья, Карина напоминала ночницу из отцовских сказок, что поджидает на дорогах путников и указывает клады. Но клады не привлекали людей с гобеленов, никто из них не посочувствовал, не позвал подругу к себе на холст, не скорбел о потере собеседницы, они просто не обратили внимания, они были просто коряво нарисованными на ткани пятнами краски, которым до неё никогда не было дела. Каринка сжала бледные губы и яростно уцепилась в края ближайшего гобелена, сдирая со стен обман несбывшихся иллюзий. Не было сил кричать или плакать, хотелось рвать и метать, хотелось вопить и царапаться…. Только годы уроков домоводства не прошли даром: стоя в куче ободранных тряпок, девочка грустно улыбнулась и начала аккуратно сворачивать ткань в рулоны, жалея и без того скудное семейное имущество. В этот миг она решила, что не всё так плохо, что Дуботолка далеко, что поездка в другой конец Долины может стать для неё тем долгожданным приключением, о котором она так долго мечтала, что после это путешествие будет для неё незабываемым весёлым воспоминанием в новой, благородной жизни.

Вскоре пришла горничная, чтоб помочь Каринке надеть приготовленные матушкой одежды, в которых должно путешествовать благородным барышням. Большое тёмно-синее бархатное платье, волочащееся по земле, казалось девочке совсем неуместным и неудобным в походе, а шляпка с длинной вуалью и пушистыми перьями — глупой и смешной. Нижние юбки клонили к земле, туфли жали, ленты в замысловатой причёске мешали двигать шеей. Каринка в этом наряде боялась даже шелохнуться, таким он был дорогим, роскошным и непривычно тяжёлым.

Матушка уже поджидала её в фае, одетая во всё чёрное, как и подобало уважающей себя вдове. В этом виде она всегда являлась к кредиторам, когда нужно было давить на жалость и казаться особенно беззащитной и обиженной жизнью. Увидев дочку, женщина разочарованно вздохнула и побежала на улицу поторопить дворового. Каринка украдкой заглянула в последнее настенное зеркало и сама ужаснулась: перед ней стояла незнакомая девушка.

— Вот для чего дамы надевают пять нижних юбок и рубах, — подумала она, разглядывая заметно покруглевшую, но всё также неприметную фигуру.

Синий цвет ей совершенно не шёл, делал ещё более бледной и болезненной, волосы выглядели вороньим гнездом после урагана, серьги оттягивали уши. А глаза вообще казались жестокой насмешкой над всем женским родом: один чёрный, доставшийся по наследству от матери, второй — ярко-зелёный, приобрётший такой оттенок после смерти отца (лекарь утверждал, что это от силы вурлока). Притом от переживаний оба покраснели и опухли. Карина не ручалась за вкусы своего наречённого жениха, но она сама не связала бы свою судьбу с таким пугалом ни за какие богатства Императора.