Виктория Угрюмова - Двойник для шута Страница 4

Теперь на Алоре процветало уже третье поколение магов. В своем деле они добились чрезвычайных успехов и, хотя их достижения не афишировались, известны были повсюду. Редкий правитель не пользовался услугами Ордена Черной Змеи (так официально именовались маги), не догадываясь, правда, что имеет дело с чернокнижниками. Услуги эти стоили чрезвычайно дорого, и предыдущие два поколения накопили огромные запасы золота, приблизив таким образом к осуществлению мечту нынешнего главы Ордена.

Человека в серебряной маске звали Эрлтоном, и он был верховным магистром — то есть господином и повелителем веек алорских магов. Среди посвященных в чести была одна безумная идея: что Эрлтон Серебряный, живший более трехсот лет тому назад, и Эрлтон теперешний — суть одно и то же лицо. Точнее, одна и та же маска, ибо глава Ордена никогда не появлялся перед своими подчиненными без нее. Никаких прямых доказательств этой гипотезы не существовало, но верно также и то, что напрочь отсутствовали факты, ее опровергающие. И потому каждый был волен соглашаться с тем мнением, которое более соответствовало его взглядам. Правда, среди двенадцати членов магистериума — высших по положению в Ордене и по мастерству — разногласий не было. Они не сомневались в том, что магистр у Ордена был и остается единственным и незаменимым.

Эрлтон был настолько искушен в своем деле, что если бы пожелал, то мог иметь все, к чему обычно стремится человек: золото, власть, красоту и любовь прекраснейшей из женщин. Но глава Ордена Черной Змеи давно уже был не человеком, а кем-то иным. И его влекли одна мечта и одна цель: Эрлтон ненавидел империю — ее законы, могущество, прекрасные города и плодородные земли, веселый народ и справедливых правителей; даже ее легенды и сказки были ему неприятны.

Обычные сказки и обычные легенды про доблестных рыцарей, спасенных ими принцесс, кровожадных людоедов и коварных магов, а также про лучших друзей рыцарей — благородных и смелых драконов.

Столица империи поразила Троя своими красотой и великолепием. Нигде в мире — а несмотря на свою молодость он побывал уже во многих странах — ему не доводилось видеть таких широких, чистых, до блеска отмытых улиц, таких красивых клумб и цветущих деревьев, таких великолепных домов. Послы въезжали в город со стороны порта Майна, но даже на окраине Роана не было ни хибарок, ни покосившихся лачуг, ни тощих собак, облаивающих и пышные кортежи, и дребезжащие телеги, ни нищих, которые обычно не давали прохода богатым путешественникам, особенно в праздничные дни. Короче, никаких признаков бедности Трои не обнаружил.

Особенно же его потрясли янтарные купола и яшмовые колоннады двух базилик, стены зданий, украшенные барельефами, статуи, украшавшие вымощенные белым камнем площади, и тенистые аллеи. Прежде Трои никогда не видел, чтобы такое количество деревьев и кустов росло прямо в черте города — укрепленные города Альворана и Аммелорда напоминали каменные мешки, которые раскалялись в летнюю жару и в которых зимой было чрезвычайно холодно.

И порт, и пригород, и сама столица были настолько хороши, что юноша не мог насмотреться: вертел головой и постоянно дергал дядюшку за рукав, чтобы поделиться впечатлениями.

Посол Шовелен вел себя гораздо сдержаннее. Во-первых, он был стар, и цвета казались ему уже не такими яркими и насыщенными, как любимому племяннику. Во-вторых, в Великом Роане он бывал несколько раз и из них два раза посещал столицу. Первое потрясение давно прошло, и теперь граф был, в основном, озабочен проблемой, как бы пристроить Троя ко двору Агилольфингов. На фоне империи собственное государство и собственный монарх казались ему не просто слабыми, но до смешного игрушечными. Шовелен считал, что им просто повезло, что западный сосед не воюет — иначе Альворан давно уже стал бы одной из провинций Роана, К слову, многие государства просто присоединились к империи, отдав себя под ее протекторат. Так поступили в свое время и графство Анамур, и княжество Эйда.

Трои каждую пышную постройку принимал за императорский дворец, и, когда кортеж проезжал мимо очередного здания, он не знал, радоваться ему или разочаровываться. Однако юноша пришел в совершеннейший восторг, когда они подъехали к берегу реки Алой. Могучий поток нес свои воды в море Луан; вверх и вниз по течению скользили баржи и гребные галеры, лодки и ладьи с резными носами. Это было завораживающе красивое зрелище. Но еще более удивительным Трою показался огромный, изогнутый мост, впившийся своими могучими лапами в оба берега. Посольство стояло теперь на левом; а правый, противоположный, высился перед ними.

Там и располагался императорский дворец, одновременно служащий крепостью. Красотой он не уступал постройкам левобережной части столицы, но был гораздо мощнее и надежнее. Его окружали высокие стены, сложенные из звонкого камня, а над стройными, вытянувшимися к небу башнями реяли зелено-золотистые стяги с изображением дракона. Огромная круглая луна лениво лежала на самом краю черепичной крыши, и вдоль моста протянулась бесконечная цепь людей с горящими факелами в руках.

Только сейчас Трои понял, что уже стемнело, и значительную часть пути они проделали в сгущающихся сумерках.

В резиденцию императора прибыли ближе к полуночи. Послам отвели две огромных комнаты в западном крыле; человек десять слуг бесшумно, словно совы, расставили багаж, проводили господ в бассейн для омовения и уложили спать. Трои был настолько переполнен чувствами, что порывался прорваться к дядюшке в комнату, чтобы побеседовать с ним часок-другой перед сном, однако граф пресек эти попытки в зародыше. Он лишь позволил себе напомнить, что их ожидают завтра к малому выходу императора и на эту встречу он, граф, возлагает особенные надежды. А потому категорически требует, чтобы возлюбленный племянник немедленно отошел ко сну, дабы на следующий день быть свежим и красивым, как цветок. Трои привык подчиняться Шовелену настолько, что не просто лег, но и, поворочавшись с боку на бок, провалился в сон, выпал из реальности и очнулся только утром, когда теплый солнечный луч примостился на его щеке.

Посол был уже у него в комнате, одетый и причесанный особенно тщательно. От внимания Троя не укрылось, что Шовелен предпочел одеться по столичной моде: в высокие сафьяновые сапоги, синий бархатный колет с прорезями на пышных рукавах и небесно-голубую шелковую рубаху простого покроя с широким отложным воротником. В правом ухе графа сверкал звездчатый сапфир. Избранная гамма подчеркивала и усиливала и без того бездонную синеву его глаз и убавляла лет этак пятнадцать-двадцать.

— Дядюшка! — вскричал Трои, садясь в необъятной постели. — Будь девицей, влюбился бы в вас всенепременно.