В. Бирюк - Волчата Страница 4

Ситуация-то тёмненькая. Куда точно идём — неизвестно, зачем — не сказано. Чего на месте ждать — непонятно. Одно дело — «подай-принеси», другое — если резать кого… Почему служилые штатских в спецоперацию втягивают? Там всё так просто, что никакой подготовки не требуется? А начальство, того, не ошиблось ненароком?

Я понимаю — конспирация, секретность, «чего не знаешь — про то не проболтаешься»… Но… Мне ж людей вести! Да и самому интересно. Вот прикинусь «пеньком на посылках» — мне не жмёт, а, может, и разузнаю чего.

Но Гостимил всю эту игру сразу поломал. Он-то меня знает. Указал нам двор, где встать и сразу же в избу. Откуда немедленно явились ещё два наших попутчика.

Один — довольно молодой крупный парень с несколько глуповатым круглым лицом, лет двадцати пяти. Звать — Поздняк. Судя по имени — поздний ребёнок. Ещё говорят — «поскрёбыш». Судя по ухваткам и возрасту — княжий гридень из младшей дружины. Невысокого полёта птица. Да ещё и хромой. Правое колено не гнётся.

Ноги у кавалериста — самое беззащитное место. Если пехота обезноживает от маршей, от худой обувки да от сырости, то конные воины — от падения с лошади и ранений в ноги. Именно по ногам конников чаще всего и бьют. Позже из разговора выяснили — точно, попал коленом под удар палицы. Раздробленное колено срослось, но не гнётся. Соответственно, комиссован по ранению.

Второй — существенно старше, лет под сорок. Чуть пониже и сильно ширее. Назвался Борзятой. Как-то такое имя да с такими габаритами… смешно. Потом присмотрелся: а он и вправду двигается легко и быстро, «борзо». Видать, смолоду и вовсе шустёр был. Да и нынче — не соня. Есть типаж такой — «весельчак злобный». Всё бы шутки шутить да веселиться. Только шутки как-то злые получаются. И — болезненные для окружающих.

Мы и вылезти-то из саней едва успели. Подходят они:

— О, гости долгожданные доплелися! Где ж вы себе таких кляч-то набрали? Они ж не для езды, а токмо для еды. А и сами-то, глянь-ка, в вожжах путаются, в постромках заплетаются. Вот же послал господь неуков да бестолочей. Это у тебя что?

Борзята тычет пальчиком Николаю в грудь. Николай, естественно:

— Где?

И опускает глаза. А Борзята хватает его двумя пальцами за нос и, крепко сдавив, начинает выкручивать. Шутка старая, может быть и смешной. Весь вопрос в мышечном усилии и продолжении. А продолжение идёт такое: выкручивает и тянет, сбивает на колени, бьёт по уху и, хохоча и вытирая обсопливленные пальцы об Николаево плечо, поучает:

— Ты, баран земский, шапку снимай, когда перед княжьими стоишь. А то и без шапки, и без головы останешься. У-ё!

Последнее — уже от меня. «Смеяться над людьми, которые не понимают шуток — садизм» — международная мудрость. Добавлю: «…а глупых шуток — садизм в особо извращённой форме». Ну и «на» тебе больно.

Они во двор выскочили налегке, в одних кафтанах. Я от него с правой руки оказался. Пока он её об Николашку вытирает — бок у него не закрыт. А посошок у меня в левой — ему и не видно. Я и воткнул. В его печень. От всей души и с доворотом на месте. Пробить всерьёз такую тушу дрючком из такой позиции… Реакция у него хорошая: Борзята ручкой махнул — я в сугроб улетел. Пока выбрался да личико своё белое утёр… Слышу Гостимил раскудахтался как наседка над яйцом:

— Постойте! Люди добрые! Братцы! Православные!

Гостимил лепечет, Николай на четвереньки вставать собирается. Над ним этот… Борзята стоит, в правой руке — нож засапожный, а в левой, опущенной — кистень на ремешке болтается. Очень даже близко от Николаевой головы. На полдороге к крыльцу — Поздняк завис. Он-то и сам хромой — ходит медленно. И доходит до него… с опозданием — только начал ножик доставать. Вокруг — мои. Уже оружие у всех наголо, и Чимахай начинает потихоньку топорами мельницу свою раскручивать.

Постояли, посмотрели друг на друга… А оно мне надо? — Оно мне не надо.

— Слышь, дядя, ты свою ляпушку-то с руки-то скинь. Не люблю я, когда железом по голове ляпают.

— А ты кто такой, чтобы мне об твоей любови печалиться?

Тут от сарая Гостимил руками машет:

— Борзята, да я ж тебе сказывал! И про Марану, и про «росомаха», и про кузнеца. Это ж он и есть — пасынок Рябиновский! По прозванию «Зверь Лютый».

— Вона чего… А Рябина где?

— Рябина во садочке растёт. А Аким Яновичу нездоровится. По делам мелким, простым да неважным он меня посылает. Меня Ванькой звать. С Пердуновки я. Деревенька такая есть — Большие Пердуны. Не слыхал? Кистень-то сбрось. Или как? Бить тебя?

Потихоньку продвигавшийся с поднятой вертикально и оттого выглядевшей совершенно не опасно, рогатиной в руке, Сухан развернулся в стойку за левым плечом Борзяты. Опустил наконечник и взял «на руку». Тот скосил глаза, оценил диспозицию и выпустил из руки ремень, на котором болтался кистень. Железяка ляпнулась в снег.

Почти сразу же лицо его приняло обычный ухмыляющийся вид, злой цепкий взгляд заменился игриво-весёлым. Сменился и темп речи, и интонация. Он начал балагурить:

— Ой, а мы уж ждали-ждали, очей не смыкали, всё думали-гадали, на дорогу выбегали… Что ж это наши друзья-сотоварищи, спутники-попутчики не идут, не бредут, не едут. Иль беда кака приключилося, или девка красная повстречалася…

— Пойдём-ка лучше в дом, поговорим по делу.

Разговора не получилось — мужик битый и сторожкий. На все мои вопросы:

— Что, где, когда, чего и сколько?

Нагло улыбается и отвечает с чувством глубокой загадочности и бесконечного превосходства:

— Придёт время, узнаете.

Ну я и на все его вопросы — аналогично:

— А оно тебе надо? Перетопчешься.

Сплошная конспирация с непрерывной проверкой на прогиб.

Естественно, стандартный наезд по теме безбородости. Наезд, с подачи Борзяты, попытался реализовать глуповатый Поздняк.

Шутки шутить хорошо гуртом. Вот старшой — подручного и подтолкнул. Только шутёж этот сходу перешёл во встречный, публично заданный, вопрос затронутого не по делу Ноготка. Вопрос мне:

— Господин, а ты не знаешь какой-нибудь новой пытки для сломанного колена?

— Нет, Ноготок. Насчёт колена не знаю. Но можно и ступню поломать. Штука такая есть — «испанский сапог» называется.

И начинаю громко, внятно объяснять своему личному палачу — что помню по теме. Ноготок, естественно, задаёт уточняющие профессиональные вопросы, я тычу лёгонько дрючком в обсуждаемую лодыжку. Стремлюсь, понимаете ли, к наглядности и доходчивости… Как в детском садике.

«— Мальчик, ты школьник?

— Не, тётя, я — садист.

— В смысле?!

— В садик ещё хожу».