Наталья Резанова - Конвоир Страница 4

Закончив вязать узлы, слуга навесил на шею Квилла, стоявшего первым, переметные сумки.

– Здесь крупа и сухари. А голодными останетесь, просите, чтоб конвоир вам чего настрелял.

Орен никак не дал понять, шутка ли это или он и впрямь будет в пути еще и охотиться. Коротко произнес:

– Пошли.

И они пошли – пятеро связанных гуськом, и конвоир позади. Квилл тут же принялся ныть, что сумки тяжелые, а он из-за связанных рук не может даже ремни поправить, и несправедливо, что еду на всех должен тащить он один… Никто не велел ему заткнуться, хотя сумки не выглядели тяжелыми, а Квилл из пятерых был самым крепким.

Когда они вышли за ворота, Квилл замолчал сам. Поселок, вчера кишевший народом, сейчас казался совершенно пустым. Утренний туман, не успевший развеяться, стался по улочкам и площади, словно дым по пепелищу. И от этого зрелища, и от того, что никто не проводил путников, не сказал доброго слова вдогон – а пусть бы и злого, но все равно живого, обращенного к ним слова, – тоска глодала сердца, какими бы черствыми сердца эти ни были.

В тумане мелькнуло красное пятно, и Тевено подумал, что кто-то из стражей возвращается с ночного дозора. Но, поравнявшись с харчевней, путники увидели дородную девицу в исподней рубахе, выплескивавшую с крыльца помойное ведро. Красную куртку она накинула явно не для того, чтобы прикрыть голые плечи от посторонних глаз, а просто для тепла. Лейт при таком зрелище сплюнул, а Фола разинул рот, и по мере удаления от харчевни все оборачивался, едва шею себе не вывихнул, хотя девица давно уже ушла в дом.

Орен удивления не выказал. И то – «красным курткам» не разрешено было обзаводиться семьями, иных же удовольствий в свободное от службы время им никто не запрещал. И выросший у стен крепости поселок с готовностью предоставлял своим защитникам эти удовольствия.

Молча они пересекли поселок и ступили на дорогу через лес. Тевено не знал, что переживают его товарищи, но, вероятно, их всех обуревали смешанные чувства – радость от того, что они покинули чужой мир чужих людей, и страх перед неизведанным – в первую очередь страх перед тем, что могло таиться в зарослях.

Когда они миновали первый поворот дороги, а квадратные башни исчезли за зубчатой стеной леса, конвоир приказал:

– Стоять.

И в считанные мгновения, без усилий, словно шнурок развязал стягивавшую всех веревку. Смотал ее и повесил на пояс.

– А дальше что? – хмуро спросил ожидавший подвоха Лейт.

– Перед Рауди снова свяжу.

– А до Рауди-то – ого-го! – радостно сообщил Муг.– Мы к тому времени все как есть убежим!

– Попробуйте, – просто сказал Орен, и Муг сразу приумолк и заскучал. О скорости, с которой стреляли «красные куртки» ходили легенды.

Тевено так и не узнал, поступил ли Орен, развязав их, по собственному почину, или правило пограничных стражей допускали это. Могло быть и так, и эдак. Похоже, долговязый правила не очень-то уважал. За что и был наказан. И в каком-то смысле оказался поставлен на одну доску со своими поднадзорными. Но сочувствия к ним он не проявлял. И , освободив их от пут, возможно, всего лишь добивался, чтоб шли веселее – а они и впрямь двинулись более споро. К тому же кашеварить связанным был никак не сподручно. Но выяснилось это лишь к вечеру. А весь день они прошагали почти без остановок. Орен позволял только короткие передышки, при том что сам видимо вовсе не нуждался в отдыхе – а оружие его весило не меньше, чем мешки Квилла, может, и больше.

Кстати, Квилл убедил остальных нести мешки по очереди, и, судя по весу, да и на ощупь, помимо пайка туда засунули еще и котелок. Это немного взбодрило Тевено. С котелком пусть и тяжелее, а все же поприятнее.

Фола попробовал поныть, что пора бы и перекусить, но Орен это пресек.

– На привале, – сказал он.

Тут Тевено сообразил, что еда у них имеется, а вот воды – ни капли. Даже у Орена не было с собой фляги.

Он напрасно беспокоился. К вечеру Орен согнал их с дороги, и вывел к роднику. То ли знал, что здесь есть вода, то ли услышал. А может, учуял – сказывают, некоторые люди чувствуют воду даже под землей. Распорядился:

– Костер разводите. Грибы, корни, орехи собирать можно, но не удаляясь.

Квилл снова принялся нудеть – мол, что они соберут, топчась на поляне, хотя вовсе не рвался углубляться в заросли. И снова напрасно. Орен в самом деле знал, где устраивать привал и ночлег. Орехи, правда, были еще зеленые, и брать их не стали, а вот грибов насобирали вдосталь. Муг оказался изрядным кухарем – вот уж о чем сроду не догадаешься, из пятерых он был самый худой. Он сварил кашу с грибами, добавил туда каких-то травок– так сытно и вкусно Тевено не ел с того дня, как покинул родительский дом. Остальные тоже. Фола потянулся было за сухарями, но Орен не велел их трогать.

– Не всегда костер можно разводить, – сказал он.

Сам конвоир участия в приготовлениях к ужину не принимал. Ходил, осматривался, принюхивался. Потом уселся в стороне от костра, из общего котла не ел. Голодным тоже не остался – достал откуда-то ломоть черного хлеба, посыпал солью – у него с собой была, завязанная в тряпочку, и сьел. Сидел, прислонясь к дереву, молчал. Голову свесил, не поймешь, то ли спит, то ли надзирает. Лучше, конечно, не проверять.

Остальные, повечеряв, затеяли говорить. Намолчались по пути в цитадель и в самой цитадели. А здесь – притерлись уже друг к другу, и конвоир всего один, и вдобавок в стороне.

– Жаль, родничок маленький,– сказал Муг, – рыбы наловили бы, ушицы сварили…

– Нажарить тоже неплохо бы, – добавил молчавший доселе Лейт.

– Слышь, братцы, – встрепенулся Фола, – а почему этот…наш… говорит, что огня не можно будет жечь? Как без огня-то? И зверей отпугивает.

– Одних отпугивает, других приманивает, – усмехнулся Лейт. – Да и не зверей тут бояться нужно.

– Ты о чем? – спросил Тевено. Он думал о приятеле своем Рене, о вольной ватаге, с которой тот водил компанию, и где мог бы сейчас оказаться сам Тевено.

– О чем, о чем… – Лейт сплюнул, не впервые за день, но не от отвращения, а от сглаза. – Они разные бывают.

– Так они, я слышал, тоже огня боятся, – возбужденно сообщил Фола. – И брани… это… непристойной.

Квилл ухмыльнулся, однако промолчал.

– Которые самые слабые, может, и боятся, – мрачно сказал Лейт. – Таких-то, конечно, отпугнуть, если знать как, труда не станет. А самые сильные – они самые злые и есть, и твой костер и ругань твоя им нипочем, словно камню укус комариный. А слаще мяса человечьего для них ничего нет. Хуже волков они, хуже рысей голодных.

– У нас в деревне, – зашептал Муг, – был один… охотник… белок бил и перекупщикам продавал. Вот пошел он как-то в лес, и не везло ему очень. Ни белки не встретит, ни лисы, никого. А навстречу ему – некоторый малый. Тоже с виду как бы охотник, только бледный шибко, синюшный, как с похмелья. Пошли, говорит, дальше вместе. Я тебя выведу туда, где гулоны водятся. Тот, дурак, обрадовался, и говорит – раз такое дело, за тобой куда угодно пойду. И белки, главное, как пошли они, кругом так скачут. А чужой говорит – не стреляй, поценнее добычу спугнешь. А лес все глуше, все темнее… И впрямь вдруг гулон из-за дерева выскакивает, хвостом пушистым след заметает… Охотник уж и прицелился, да что-то кольнуло его. Обернулся он на своего спутника, а тот уже ростом выше самых высоких деревьев. И ручищи к нему тянет, и каждый палец длиной в целый ствол, и когти на них железные! Охотник – бежать, да так, как никогда в жизни не бегал! Сам не помнил, как до деревни добрался. А после этого стал болеть и чахнуть, а однажды в лес ушел и там запропал насовсем.