Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ) Страница 4

Но он ничего не знал, шумиха не добралась сюда, заплутав среди миллионов миров. Здесь я уже не был «тем самым», планета встретила меня таким, как есть — бестолковым тридцатичетырехлетним повесой, дуэлянтом и возмутителем общественного спокойствия.

— Удачи вам, — сказал полковник на прощанье, — Надеюсь, вам тут понравится.

Я с трудом дождался его отлета. В первый же день я напился до полусмерти, чуть не свалился в море и перебил половину пустых бутылок. Это были те дни, которые я меньше всего хочу вспоминать, дни, налитые бешенством, ужасом и отвращением к себе.

Я их пережил.

Жена полковника улетела вместе с ним. Несмотря на все, она была верна ему, как может быть верна женщина — мало кто способен прожить столько лет в полной оторванности от всей Галактики, в мертвой тишине медвежьего угла. Гарнизон любой, даже самой захудалой планеты по сравнению со здешним местом походил на двор Его Величества. Удивительно, как она смогла прожить тут так долго. Мужчина может вынести подобное заточение, но для женщины-таури с ее переменным и вспыльчивым характером это был сущий подвиг. Единственным ее грехом была страсть шикарно одеваться. По прибытии сюда, разгребая оставленные предшественниками вещи, я натолкнулся на такой гардероб, который не снился, пожалуй, ни одной столичной моднице. Должно быть, она собирала все это годами — сомневаюсь, что все эти бесчисленные килограммы и метры материи могли доставить одним рейсом транспорта. Впрочем, у всех нас есть причуды. Я не мог представить, с какой целью она это делала — врядли шнырьки и тритоны оценили бы ее шикарные платья с кринолинами, вышитые шали и кружевные юбки, а больше тут красоваться было не перед кем. Для всего этого балласта места на борту корабля не оказалось и жена полковника бросила все как есть, пообещав когда-нибудь забрать весь этот хлам. Однако учитывая стоимость транспортировки, я прикинул, что врядли она станет этим заниматься — куда дешевле будет купить новый гардероб. Выкидывать ее вещи было бы глупо, кроме того у меня не было желания смотреть несколько дней на дрейфующие вокруг маяка панталоны и колготки, так что я упаковал все это в два огромных шкафа и оставил на первом ярусе, где они реже всего попадались на глаза. Коллекция полковника пришлась более кстати, хотя я никогда не был ценителем старых стерео-фильмов и не любил ликеры.

На второй день я обошел свои новые владения и скрупулезно провел инвентаризацию. Это было весьма утомительным, да и бестолковым занятием, но в то время я радовался любой работе, которая позволяла забыть про воспоминания. Если я оставался без дела, через час подступало непреодолимое желание броситься в море. Дни черной депрессии миновали, но я понимал, что занять себя необходимо.

Итак, у меня был маяк. Эта большая конструкция сорока или даже более метров в высоту, формой похожая на вертикально поставленную капсулу с прозрачным куполом, действительно напоминала старый маяк — такой, какие стояли вдоль берегов еще тогда, когда человечество путешествовало по Земле. В диаметре набиралось метров десять — не очень много, если привык жить в фамильном замке ван-Вортов, но достаточно, если хочешь до конца жизни пребывать в одиночестве. Третий ярус служил для наблюдений, прозрачный купол позволял видеть на много километров вокруг, хотя в этом не было совершенно никакой необходимости — при всем желании даже с самым сильным биноклем я врядли разглядел бы в небе корабль, тогда как сенсоры на орбите делали это без труда. Так что купол был скорее приятной особенностью, чем функциональным архитектурным ходом. В нем действительно приятно было посидеть, когда хотелось поглядеть на море, да и рассветы я полюбил встречать именно там. На третьем ярусе находилась бОльшая часть аппаратуры — панели управления сенсорами, орбитальными логгерами, внутренним климатом и прочим. Получалось тесновато, но меня устраивало. Нужда в огромных апартаментах пропадает тогда, когда учишься жить один. Что до меня, я тогда был самым одиноким человеком в Галактике.

Второй ярус назывался «бытовым» и содержал небольшую кухоньку с печью и спальню с узкой откидной койкой. Холодильника не было, но кто-то из моих предшественников установил старую крио-камеру, которая поддерживала достаточную температуру и могла хранить продукты. Впрочем, особой нужды в этом не было, так как из продуктов были в основном консервы, доставлявшиеся транспортом снабжения, упакованные полуфабрикаты и стандартные брикеты пищевого рациона. Меню смотрителя маяка оказалось весьма скудным, но я и на это не жаловался. Иногда удавалось подстрелить птицу или медлительного тритона, тогда я сооружал роскошные блюда и ел их в гордом одиночестве, не стесняя себя правилами этикета. Локти можно было ставить на стол, а пепел с сигареты стряхивать прямо в рюмку — тут не было никого, перед кем мне могло быть стыдно. Однако въевшиеся в кровь традиции ван-Вортов не дали мне опуститься окончательно. Проклятая фамильная гордость, над которой так любили подшучивать недруги, оказалась крепче тяги к комфорту.

Первый ярус был отведен под технические нужды — генераторная, крошечная мастерская да санитарный блок размером со шкаф.

Не очень много места для человека, привыкшего к просторам бальных залов и палубам космических крейсеров. Мне этого хватало с избытком.

Маяк стоял на косе — это была узкая каменистая насыпь, изгибавшаяся полумесяцем, длины в ней было ровно сто семь метров. Сто семь метров пустой земли, где ничего не росло, лишь гнили наносимые морем водоросли. Коса едва поднималась над водой, при волнении в четыре балла волны перекатывались над ней, поднимая пенные гребни. Я иногда приходил сюда, чаще по утрам, когда над морем еще трепетал осторожный и прохладный утренний бриз. Здесь было приятно посидеть, опустив ноги в мутную лазурь воды. Изредка на косу садились птицы — здешние чайки с пушистым белым воротником и внимательными черными крапинками глаз. Но и они не задерживались здесь.

Я был хозяином целой планеты. Я мог взять катер, погрузить на него запас еды на неделю и уйти в долгий рейс к экватору. Аппаратура маяка работала в автоматическом режиме, вмешательство человека ей не требовалось. Я был самым бесполезным устройством на этой планете.

У меня ушло четыре года. И целая планета.

Как и полковник, я оторвался от мира, заперся в облюбованной раковине. Самое полезное и самое глупое, что можно сделать в такой ситуации. Пару раз в год приходили новости из дома. Я их просматривал мельком и неохотно. Меня помнили. Приходили письма от разных людей. В письмах были разные слова, написанные разным почерком, но все они говорили одно. Один раз, напившись, я собрал все и сжег на косе. Багровый отблеск огня отражался на спокойной глади воды. После этого я попросил чтобы личную корреспонденцию ко мне не спускали. С каждым годом писем приходило все меньше.