Святослав Логинов - Родница Страница 4

Пётр растерянно оглянулся. Что же делать? И ночь, как назло, ничего толком не видать. Днем источник до самого дна проглядывается. Многие подолгу стоят и смотрят, как родник играет мелким песком. А сейчас – как заперло, без фонаря ничего не разглядишь.

Хотел поболтать в кринице ведром, но отчего-то забоялся, представилось вдруг, как высовываются из воды холодные руки, хватают, тянут на дно.

Перекрестился, бормоча молитву, порысил к дому, живо сыскал фонарь, вернулся к источнику, принялся светить в воду.

Никого там не было, родник безучастно продолжал свою работу, перемывая упругими струями и без того чистый песок.

Вылезти успела, пока он фонарь искал? А потом куда делась? Тут и спрятаться-то негде.

Пётр заглянул за иву, зачем-то посветил наверх, словно ожидал найти девку среди перевитых лентами ветвей. Обошел привезенные бревна и уложенное штабелем железо. Одинокий вкопанный столб торчал в небо, как гневно указующий палец.

Нет никого и не было. Видение было, дьявольский искус. Похоже, встал Пётр нечистому поперек глотки, и тот посылает своих приспешников, ища погибели упрямому отшельнику.

Остаток ночи Пётр провел перед иконами. Молился в голос, а сам прислушивался: не зазвучит ли за стеной смех, при одном воспоминании о котором озноб пробегал вдоль спины. Но все было тихо до той самой минуты, пока карканье проснувшихся ворон не возвестило приход утра.

Разбитый и невыспавшийся, Пётр вышел к источнику. Подержал в руках лопату и прислонил к стенке своей хибары. Не было сил обустраивать место, где по ночам шабашит наваждение. Вместо этого подошел к иве, попытался ободрать цветные ленточки. Давешний старик, конечно, послан нечистым, но тут он прав: ленты вяжут идолопоклонники, в освященном месте никаких лент быть не должно. Распутать ничего не удалось, заплетенные косы проросли по весне свежими побегами, и все скрутилось в единый жгут. Пётр сбегал в келью, принес кухонный нож. Нож был тупой, гибкие ивовые веточки, переплетенные тряпкой, не поддавались. Пётр вздохнул, отнес нож на место. Покаянно задумался: ведь не дело иноку ножищем размахивать, – решил пойти в сельмаг и, потратив сколько-то денег из пожертвований богомольцев, купить садовый секатор. Ветви у дерева отрастут новые, а те, что в языческой скверне повинны, следует отсечь и выбросить. А еще лучше – сжечь.

Пока убирал мусор, что успел накрошить своим ножиком, у источника появились первые посетители. Две старушки из соседнего села, в платочках, в длинных юбках, как и прилично ходить женщинам. Покрестились на иконы, начали набирать воду.

Пётр хотел подойти, предупредить, что опоганилась вода, девка бесстыжая в родник влезла и купалась там как есть голышом, но не решился. Может, и не было девки, только морок искусительный. Да и старухи – с виду правильные, а на Ивана Купала, поди, тоже иву лентами повивали.

Покривился и ушел в келью, чтобы не благословлять старух, в благочестии которых больше не был уверен.

Так полдня и прыгал туда-сюда. Только начнешь каким ни есть делом заниматься, люди идут. Одни – просто за водой, другие – в купель окунаться. А Пётр от них – бежать. Особенно, если среди паломников оказывалась женщина помоложе. В каждой из них мерещилась ночная искусительница. Чудилось, сейчас паломница скинет платье и сиганет прямиком в родник.

Воды из родника Пётр не зачерпывал, не мог преодолеть брезгливость. Ту, что оставалась в ведре, правда, не вылил, но прокипятил в старом, от прежнего монаха оставшемся чайнике. А так пить не мог, тошнотно было.

За полдень отправился в деревню и купил-таки секатор в хозяйственном отделе. Хотел еще купить бутылку воды, но постеснялся. Все знают, что он при роднике живет, и вдруг воду покупает… разговоры пойдут, сплетни. Нехорошо это.

С трудом дождался, когда схлынет народ, идущий к чудотворному источнику, вооружился секатором, принялся обрезать ивовые косы. Дело подвигалось туго, но все лучше, чем ножиком. Вот только руки скоро устали, непривычно было подолгу держать их над головой. Все же кое-как обкорнал суеверные поганства, собрал срезанное в охапку и отнес за дом, где была выкопана яма для мусора. От самого Петра грязи, почитай что и не было, а богомольцы и просто случайные люди оставляли после себя довольно всякого сора. Пётр поляну каждый день убирал и стаскивал мусор в яму. Полагалось, как яма наполнится до половины, ее засыпать, а рядом выкопать новую. До половины было еще порядочно, но Пётр решил взяться за эту работу завтра же с утра.

Уходя в дом, оглянулся на одинокий столб. За день и не притронулся к стройке. И старичок не появлялся, разве что когда Пётр за секатором в магазин бегал. Хотя тогда бы Пётр его по дороге встретил. Не было старика. Явился, смутил душу разговорами и пропал. Истинно, дьявольский посланец.

Ночью проснулся как от толчка. Тихо было, но знал наверное, что возле источника кто-то есть. И не просто кто-то, а вчерашнее видение. Как ее… родница! Чертов старичок ужом вертелся, доказывая, что родница – это не русалка, а что-то наподобие греческих нимф. Может, он и прав, но для христианина тут разницы нет: что родница, что русалка – одно бесовское порождение, и гнать их надо крестом и молитвой.

Спешно поднялся, схватил фонарь, потом заметался… Что еще брать? Образ Спаса непременно надо взять, но и палку тоже надо. От черта крестом, от буяна пестом. А руки всего две… Бросил фонарь – и без света обойдемся! – правой рукой ухватил дубинку, левой принял икону и во всеоружии пошел навстречу неизвестности.

На этот раз в роднике никто не бултыхался, но Пётр знал, что предчувствие не обмануло его, и зорко оглядывался по сторонам, выискивая, куда забилась проклятая бесовка. Жаль, фонарь не удалось захватить, ну да ничего, не уйдет, тварюга! И он нашел ее, быстро и безошибочно, должно, потому что с самого начала знал, где следует искать. Родница сидела на иве, на самых нижних, толстых ветвях и, склонив голову к плечу, гладила остатки скушенных секатором стеблей. Лицо печально и серьезно, ни следа вчерашнего смеха не было заметно на скорбных губах.

– Вот ты где! – угрожающе пропел Пётр, вздев обе руки разом.

– Ты зачем иву попортил? – спросила родница. – Ей же больно. И ленточки мои выкинул…

Вот уж в беседу вступать с бесовской тварью Пётр не собирался!

– Изыди! – потребовал он громко.

– Ну куда я изыду? – спросила родница, ничуть не испуганная видом иконы. – Я тут живу, это мой дом, мне отсюда уходить некуда. Я уйду, и ручей уйдет, одна грязь останется. Я тут три тысячи лет людей пою, и никто меня прежде не гнал. И ленточек моих никто не трогал. Один ты такой… непреклонный.

– Сгинь, вражья сила! Пропади! Ступай в преисподнюю!