Сергей Булыга - Чужая корона Страница 4

— А твой отец? А остальное панство? Тогда их собралось — ого! Со всей округи! Тоже смеялись, помню я, тоже шпыняли меня, тоже кричали: «Веди, хлоп! Скорей!» А что они после того кричали, когда Цмок пана Миколу заел? И ты еще теперь… И-и-и, паночек! Смерти моей хочешь? Ведь что мне старый князь назавтра скажет? А скажет так: «Ты безголовый был, Цимох, так и теперь безголовый ходи!» И саблей — ш-шах! Так, Змицер, а?

Змицер молчал, только пожал плечами.

Пан Михал тоже некоторое время молчал, потом сказал задумчиво:

— Трехголовый — это им от страха тогда показалось. Да и пьяные они все были. Я у них спрашивал.

После этого пан Михал опять крепко задумался и долго молчал. Потом пристально посмотрел на Цимоха и сказал:

— Вижу я, ты, Цимох, свою службу исполняешь четко. Нельзя — значит, нельзя. Ну а если не охотиться, а просто посмотреть, это можно?

Цимох ничего не ответил. Тогда пан Михал спросил напрямую:

— А отвести меня к Цмоку можешь? Чтобы я только посмотрел на него, и все? Это можно, Цимох? Чтобы я в него поверил?

— Поверить. О! — сказал Цимох. — Я-то могу поверить, я чего. А Цмока не обманешь, паныч. Цмок твое нутро сразу учует. Не боишься?

— К чему ты это клонишь, хлоп?! — гневно вскричал пан Михал.

— А к тому, еще раз повторю, что Цмока не обманешь, пан. Цмок — это тебе не хлопы, понял?! — храбро ответил старый полесовщик. — И не хватайся, пан, за саблю. Я твоей сабли не боюсь. Ну и зарубишь ты меня, а дальше что? Старый князь про это узнает и скажет: «Вот добрый был слуга старый Цимох! Не повел моего дурня на верную смерть, спас мне сына Цимох. А ну, слуги мои верные, выдайте старой Цимошихе новый кожух, обшитый бисером, да бурки новые, да нитку бус!» Так будет, Змицер, а?

— Так! — сказал Змицер. — Так, Цимох! — а после решительно, даже отчаянно посмотрел на своего господина и только было снова открыл рот…

Как пан Михал гневно ударил кулаком по столу, и Змицер промолчал. И опустил голову. И не поднимал ее уже до самого конца разговора. Правда, сам дальнейший разговор был достаточно краток. Цимох в самых зловещих выражениях предупредил юного княжича о том, что этот загадочный Цмок обладает невероятно чутким нюхом, он-де всегда безошибочно вынюхивает ту причину, с которой приходят к нему те или иные люди. Так что если пан Михал кривит душой и собирается на встречу с Цмоком для того, чтобы пленить его или, тьфу, повернется же язык, и вовсе убить, то это уже сейчас, изначально обречено на полную неудачу. Вплоть до того, что они даже не успеют увидеть самого Цмока, а уже завязнут в дрыгве и погибнут. А то и вообще провалятся сквозь землю, едва только сойдут с крыльца. В ответ на это последнее сообщение пан Михал громко рассмеялся и сказал, что крыльца в Цимоховом логове он не видел и это вселяет в него некоторую надежду. Цимох на подобные слова крепко обиделся и заявил, что крыльцо у него есть, им ему служит та самая древняя замшелая колода, на которую пан Михал лично наступал, входя в его жилище. Колода эта, продолжал Цимох, непростая, и это оттого, что она…

Однако пан Михал не пожелал слушать про колоду, а снова перевел беседу на Цмока и продолжал ее до тех пор, пока Цимох, недовольно ворча, не уступил-таки его заверениям в том, что он, благородный пан Михал, не собирается причинять Цмоку каких-либо повреждений и даже просто неудобств. Короче говоря, дело кончилось тем, что старый полесовщик согласился провести пана Михала и подпанка Змицера на старые вырубки, с тем чтобы они могли посмотреть там на Цмока. Но только издалека! И чтоб никоим образом не проявляли своего присутствия! Пан Михал со всем этим согласился, и начались приготовления к походу. Поход, на этом опять же настоял Цимох, должен быть пешим. Цмок-де очень не любит, точнее, очень любит коней. Он на них обязательно бросится, а там уже недолго и до нападения на них самих, на дурней любопытных. Именно такими грубыми и недвусмысленными словами и выразился старый полесовщик, но пан Михал простил ему и это. Вот до чего было у него велико желание увидеть Цмока!

Когда сборы были закончены, а случилось это очень скоро, Цимох и пан Михал со Змицером вышли из логова полесовщика. Старая Цимошиха молча смотрела им вслед. Выражение лица у нее было очень удрученное.

Когда путники (ведь не охотники же!) зашли за первый поворот, Цимох вдруг остановился и строго спросил:

— А аркебуз зачем?

И действительно, если пан Михал был только при сабле, Цимох и вовсе даже без ножа, то Змицер нес аркебуз. На вопрос Цимоха Змицер ничего не ответил. Цимох опять спросил:

— А аркебуз зачем? Он же заряженный, я чую!

— Ха! — сказал на то пан Михал. — А ты что, хочешь, чтобы я, как последний хлоп, безоружным ходил? А если он на меня первым кинется?

— Он первым не кидается, — сказал Цимох.

— Не кинется, и хорошо, — сказал пан Михал. — Тогда и я стрелять не буду.

Цимох долго смотрел то на пана Михала, то на Змицера, на аркебуз, опять на пана Михала, думал о чем- то, прикидывал, а после сказал:

— Ладно! Пусть будет так, как оно должно быть. Пошли!

И они пошли дальше. Цимох шел впереди, показывал дорогу. Хотя назвать это дорогой или даже тропой мне не представляется возможным. Скорее всего то, что они делали, было тяжким блужданием, едва ли не по колено в грязи, по невероятно густой лесной чаще. День тогда был солнечный, однако, как нетрудно догадаться, солнечные лучи не пробивались сквозь густую листву, в пуще царил угрюмый полумрак. Цимох то и дело останавливался, отыскивал своим привычным к подобным обстоятельствам взором какие-то одному ему понятные приметы и двигался дальше. Именно двигался, а не шел, потому что ему то и дело приходилось либо перелезать через стволы поваленных деревьев, либо продираться через заросли колючего кустарника, а то и, наломавши веток или даже целых молодых деревьев (руки у Цимоха, как мы помним, были чрезвычайно крепкие), сооружать некое подобие шатких мостков, а затем, с величайшей осторожностью, переползать по ним через зловещие так называемые «очи дрыгвы». Очи эти — не что иное, как бездонные прорвы тамошнего страшного болота — дрыгвы. Жители тех мест убеждены, что, попав в такое око, человек засасывается прямиком в ад. Ад в их понятии — это вовсе не котлы с кипящей смолой, а именно холодная болотная грязь, кишащая всевозможными гадами.

Да там и на поверхности дрыгвы полным-полно различных змей, ящериц, пиявок, жаб и прочей нечисти. Правда, ядовитых среди них не так уж и много, да к тому же местный люд к тем ядам почти нечувствителен, а посему наши путники особого внимания на подобную живность не обращали. Иное дело — это опасение попасть в бездонную трясину. Тут все трое путников при каждом шаге проявляли предельную осторожность. Час или, может, даже два они двигались в полнейшем молчании.