Евгений Филенко - Возжигатель Свеч Страница 4

— Чертова шутка это время, — сказал Фа. — Нет такой беседы между умными людьми, чтобы они не ударились в воспоминания о былом, пересыпая свою речь затхлыми перлами вроде: «А вот когда-то… а вот в прежние времена… а помните…» И как же звали того черта, что учудил над нами эту забаву — время?

— А вы умный человек? — спросил Ман, исподлобья разглядывая собеседника.

— В этой деревне я, пожалуй, самый умный, — промолвил Фа. — Не в обиду будь сказано достославному господину старосте… Я умею читать любые иероглифы, даже дурно начертанные. Уважаемый Ман не поверит, но я так же, как и он, учился в городе. И так же, как и он, имел глупость вернуться в родные края. Впрочем, я уж и забыл, где родился. Вполне возможно, что совершенно в другой деревне. А сюда угодил спьяну либо в поисках пропитания.

— И прибился к моему заведению вместо дворового пса, пожирающего объедки, — проворчала Ай, вынося круглое деревянное блюдо с жареной курицей, чайником и глиняным кувшином вина.

— Разве это стыдно? — спросил Фа, нарочито небрежно придвигая вино к себе. — Если бы я и в самом деле был пес, разве стыдился бы я той пищи, которой поддерживаю свое существование? Высшее предназначение пищи — не в том, чтобы приносить лицу, ее потребляющему, дополнительные почести. Ее удел — рассеивая питательные соки, пропутешествовать по его кишкам в отхожее место, не более. И чем отличен жребий кухонного отброса от жребия феникса, тушенного в винном соусе? Я ни за что не поверю, что последний, покинув благоуханную прямую кишку императора, немедля вознесется в нефритовые сферы. Будьте уверены, он последует в точности туда же, что и обычное бедняцкое дерьмо.

— Тьфу! — сказала старуха Ай. — Послушать тебя, так нет никакой разницы между дворянином и деревенским дураком.

Фа налил себе вина и, растягивая удовольствие, выцедил его по глоточку. Ман брезгливо следил за тем, как на его лице проступают красные пятна.

— Старая ведьма, — сказал Фа, деликатно, двумя пальцами беря с блюда куриное крылышко. Ногти у него были неровно обгрызены. — Все у тебя не так, как у людей. Чай холодный, вино холодное…

— Разве вино пьют теплым? — слегка изумился Ман.

— Теперь я поверил, что господин действительно не любитель хмельного, — хмыкнул Фа. — Этот сорт вина испокон веку пьют подогретым. Он называется «Поцелуй красавицы». Но эта карга Ай хранит его в подвале, чтобы надольше хватило. И уж подавно здесь нет никаких красавиц, чей поцелуй согрел бы кровь несчастного Фа… Так вот, о кухонном отбросе и фениксе. Возможно, существует некое таинство, что недоступно восприятию наших убогих чувствилищ, и потому мы можем лишь строить догадки на сей счет. Будь мы мудры, как старец Лао-цзы, изведи мы на бумагу для трактатов хоть все рисовые поля империи — все равно это лишь домыслы, не подкрепленные опытом. Я имею в виду посмертное возрождение души в новом телесном облике. Глаза же мои говорят: что император, что нищий — в хворобе тела их источают равно зловонные пары и в минуту кишечной скорби ходят под себя. А умерев, равно засмердят и обратятся в прах и тлен. Единственное, что тут можно сделать — это зарыть стерво нищего в землю, а сиятельное тело императора набальзамировать либо предать очистительному огню… Кто был высокочтимым наставником господина Большого Мана?

— Мастер Лэй по прозвищу Повелитель Грома, — сказал Ман.

— Не помню такого, — пробормотал Фа заплетающимся языком. — Я учился у многих мудрецов, и почти все они называли себя мастерами. И по меньшей мере половина претендовала на то, чтобы носить титул Повелителя чего-то там эдакого. Повелитель Ветров. Повелитель Туч… Когда я брошу пить и заведу себе ученика, пускай он называет меня — мастер Фа, он же Повелитель Дерьма… Почему нет? Я умею читать на десяти языках и писать на восьми. Вот только кому это нужно здесь?

— Например, господину старосте, — предположил Ман.

— Старосте? — переспросил Фа и захихикал. — Конечно… Но я не люблю сидеть весь день в душной хижине и разбирать чужие каракули. Я люблю писать свои каракули. И пусть их разбирает кто-то другой.

— Господин Фа сочинил много книг? — осведомился Ман.

Пустяковый человек Фа, сразу не разобрав обращенных к нему слов, еще какое-то время бухтел:

— …У меня от долгого сидения сводит задницу, а у господина старосты задница большая и мягкая, не в пример моей, костлявой, вот пусть он ее и просиживает…

Потом выпучил пьяные глазки и разинул щербатую пасть.

— Вы назвали меня господином? — спросил он потрясенно.

— Как же прикажете вас называть? — равнодушно пожал плечами Ман. — Мы ничем не отличаемся. Вы учились в городе — и я тоже. Мы сидим и пьем чай на одной и той же веранде. И в свой срок тела наши ожидает одинаковый конец. О чем вы тут и рассуждали некоторое время тому назад.

— Хм. — Фа высосал еще одну чарку и напыжился, изготовясь соврать нечто значительное. — Вне всякого сомнения… — Он поймал на себе изучающий взгляд Большого Мана и обмяк. — Я сочинил не так много. Если быть честным, то все мое творчество сводится к паре скабрезных стишков на стене отхожего места. Соблаговолите выслушать?

В чертогах сих от скорбей избавленья жду,Чтоб сызнова хватать красотку за…

И я кривил душой, говоря, что люблю писать свои каракули. Я люблю сидеть на этой веранде и пить вино. Даже если это безбожно холодный «Поцелуй красавицы». Где вы видали, чтобы красавица дарила столь леденящий поцелуй?.. Голова моя набита знаниями, которые никому и никогда не пригодились. И пока я сидел вот здесь и пил вино, почти все они были унесены ветром. Зачем я учился?!

Ман молча разглядывал пустякового человека.

— Я больше не буду сидеть на этой веранде, — сказал он наконец.

— А чего вы так опасаетесь, господин? — засмеялся Фа. — Что за сокровище упрятано в сундуке вашего драгоценного черепа, коль вы так дрожите за его сохранность? И существуют ли в природе сокровища, за которые надо цепляться в этой жизни?

— Существуют, — буркнул Ман, поднимаясь. — Это как сам решишь: либо хранить, либо нет.

— Эй, старуха! — заорал Фа. — Послушай-ка, что сказал господин Ман перед тем, как уйти! В точности те же слова, что и я десять лет назад, когда после возвращения из города впервые очутился в деревенском кабаке. Охо-хо…

Обычно деревенские собакиВстречают злобным лаем незнакомца.Чернить людей, талантом одаренных, —Вот свойство подлое людей ничтожных[1]

И чем же еще в этом хлеву заниматься умному человеку, у которого все умение сосредоточено в голове, а не в руках, и который никому здесь не нужен, и которого даже за человека-то не почитают, как не пить?