Михаил Сельдемешев - Фокусник Страница 4

— Не слишком ли вы много на себя взваливаете, голубчик? — вмешался Алфимов. — И какое же разумное объяснение вы можете дать исчезновению людей из закрытых пространств?

— Вам трудно будет понять — ведь вы мыслите одномерно, — Фокусник снова вернул на лицо маску безразличия. — Вы считаете, что, окружив человека четырьмя стенами, полом и потолком, тем самым изолируете его от внешнего мира? Меня, право, трогает ваша наивность…

Алфимов попытался было что-то возразить, но Николай Кондратьевич жестом остановил его.

— Если говорить языком, доступным обывателю, — продолжал Фокусник, — то я бы использовал термин «параллельные миры». Три измерения окружающего мира, которые человечество привыкло осознавать — это еще далеко не все. Окружающее пронизано несчетным числом тех самых «параллельных миров», о которых подавляющая масса людей, обитающих на Земле, никогда даже не догадывалась. Лишь только применив специальные знания, можно войти во взаимодействие с каким-либо из параллельных миров. И тогда перед тобой открываются поистине безграничные возможности, в ряду которых стоит и мгновенное перемещение в пространстве — одна из самых простых и обыденных вещей. Великие умы древности по крупицам собирали эти знания и овладевали ими. Невежество и страх толпы перед подобными знаниями во все времена вызывали гонения на таких людей, их знания пытались выжечь на кострах инквизиции. Но истинные познания нельзя уничтожить. С юных лет я странствовал по миру, желая обучиться тому, что недоступно другим. Много лет я провел в Индии, изучая древние манускрипты и отыскивая еще оставшихся в живых старцев. Я, словно губка, по капле впитывал в себя остатки информации, которая едва держалась в их уже выживших из ума и убеленных сединой головах. То, что постепенно приоткрывалось моему взору, восхищало, но в то же время ужасало до такой степени, что в какой-то момент я чуть было не бросил все. Лишь благодаря невероятной силе воли я переборол страх и продолжил свой путь по тропе в неизведанное…

— А интересно было бы узнать: много ли вообще людей владеют подобными знаниями? — спросил я, когда Фокусник замолчал, погрузившись в свои мысли.

— В нынешнее время — лишь единицы, — ответил он. — Правда, есть еще счастливчики, которым не надо никаких знаний, чтобы столкнуться с параллельными мирами, но они, как правило, не в состоянии справиться со свалившимся на них даром и коротают свои дни, надежно упрятанные в клиниках для душевнобольных.

«Интересная версия», — подумалось мне, но размышлять было некогда, я боялся упустить что-нибудь интересное из разговора. Ничего подобного слышать мне никогда ранее не доводилось.

— Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод, что вы применили ваши знания, чтобы помочь барону Вендорфу бежать из-под стражи? — подвел итог Юрковский.

— Наверное, можно сказать и так, — спокойно согласился Фокусник. — Я посылал ему записки, в которых давал подробные инструкции по нанесению узора на стены камеры…

— А кстати, что это за узор? — поинтересовался Алфимов.

— Трудно объяснить в терминах обычного восприятия… — Фокусник ненадолго задумался. — Что-то вроде формулы, заставляющей один из параллельных миров на какое-то время соприкоснуться с нашей реальностью. Когда Вендорф завершил свою часть работы в камере, наш общий друг, — Фокусник кивнул на Селиверстова, — подвел итог, нацарапав узор так, как я его научил, снаружи камеры. Как результат — Вендорф теперь в другой стране, за тысячи миль отсюда.

— Интересно, а что испытывает человек, перемещаясь в пространстве таким образом? Вы сами проделывали это? — спросил я.

— Да, неоднократно. Испытываешь сильную боль и страх. После этого еще какое-то время пребываешь в состоянии психического шока, который проходит через несколько дней.

— Вы все так откровенно выкладываете потому, что любой орган правосудия сочтет это бредом сумасшедшего? — спросил Алфимов.

— Правосудие примет все на веру, как только я на глазах у всех заставлю исчезнуть его наиболее самоуверенных представителей, — Фокусник бросил на Алфимова ледяной взгляд.

— Трюкам с исчезновениями положен конец! — вскочил из-за стола Юрковский. — Вы ведь хотели отправиться вслед за Вендорфом, не так ли?

— Да, я выполнил здесь то, что от меня требовалось, и на днях тоже уйду.

— Ошибаетесь… — Николай Кондратьевич заблаговременно глотнул воды из графина, чтобы не закашляться. — За вашей камерой будет установлено круглосуточное сменное наблюдение. Никакого общения с персоналом. Любые попытки заняться настенной живописью отныне будут немедленно пресекаться…

Фокусник пропустил сказанное мимо ушей и продолжил:

— Есть много других способов шагнуть в параллельный мир. Я все равно уйду отсюда, несмотря ни на что. Вы можете ужесточить условия моего содержания, что ж — это будет даже интереснее для моей практики…

— Довольно! Увести его, — сухо бросил начальник тюрьмы.

Когда мы все вышли из его кабинета, я услышал, как Юрковский все-таки разразился кашлем.

Ошеломленный признанием Фокусника, я долго не мог сосредоточиться на работе. Как и остальные. У нас даже не хватило духу обсуждать услышанное между собой. Я все время пытался сопоставить изложенную им теорию с собственными представлениями о мироздании, но эти попытки совершенно ни к чему не приводили. Фокусник, безусловно, мог лгать, издеваться над нами, но то, с чем не поспоришь, — это факт исчезновения человека из закрытого помещения. И все мы в данный момент ничем не отличались от той галдящей индийской толпы, которая враз замолкла перед развалившимся на части пустым ящиком.

Начальник тюрьмы сдержал свои угрозы и применил в отношении Фокусника более строгие меры, чем полагались узникам с обычными условиями содержания: у дверей камеры теперь круглосуточно дежурила охрана, в обязанности которой входило регулярное наблюдение за арестантом, прогулки его были значительно сокращены, а общение с кем бы то ни было категорически запрещено.

Прошло два относительно спокойных дня, и вдруг раздался первый раскат очередной надвигающейся грозы.

Около восьми часов вечера работник тюремной кухни Крицын собрался было приступить к своим обязанностям по уборке помещения, но внезапно наткнулся на тело разносчика пищи Селиверстова. Тот лежал на полу возле одной из печей и правой рукой сжимал шило, вонзенное в шею. Рубаха на Селиверстове была разорвана, и на оголившемся животе проступили порезы в виде треугольника, которые он, судя по всему, нанес себе все тем же злополучным шилом.