Джал Халгаев - Третьи лица (СИ) Страница 4

- Бла-бла-бла, - передразнил его кузнец и снова погрустнел. – Что верно, то верно. Я ведь тебя все равно сейчас ничего взять не заставлю, так? – Том покачал головой. – Тогда проваливай! – замахал он на мальчика руками, подгоняя его к выходу. – Только помни, что я всегда здесь. Нужна помощь – обращайся!

- Спасибо, - Том вышел за дверь и еще несколько секунд смотрел на причитающего кузнеца, пока тот не стал трудиться над мехами, раздувая в печи огонь.

Может, он и выглядел не очень-то разочарованным, а Том знал его, как свои пять пальцев. Но по-другому нельзя, он ведь здесь действительно чужой.

По пути на холм он вспомнил, что так и не попрощался нормально с Тордом. Видимо, тот действительно был прав, сказав, что общение – не его, Тома, конек.

Изгой – так часто обзывали его сверстники, шушукаясь за спиной. Он не знал, как так вышло. Казалось бы, если кого и можно пожалеть и принять, то этого его, разве нет? Или он все же ошибается? Может, людям уже давно плевать на всех остальных, а их собственное мнение зависит только от общепринятых стандартов, которые задают себялюбивые идиоты? В этом он все больше убеждался год за годом.

И вот теперь, когда он, Том, уйдет навсегда, кого же будут винить они, тихо шепчась в своих закутках? Кто же станет новым изгоем в их глазах? Наверное, сначала они начнут винить отца, наконец заметив, как он на самом деле обращался со своим сыном, а уже потом, когда первая волна сплетен схлынет, примутся за Торда и Альму.

Мальчик усмехнулся. Теперь это не его забота.

***

- А, чтоб тебя!.. – третий раз за вечер воскликнула Альма, когда из ее подвала, заваленного бесконечными снадобьями и зельями, донесся грохот разбивающихся склянок и глиняных кувшинов.

- Тебе помочь? – еще раз предложил Том, но сразу же получил громогласный отказ, а следом – еще грохот разбивающейся посуды.

Да, старая (по ее собственным словам Альме едва перевалило за пять сотен лет, но выглядела она едва ли на двадцать пять) ведьма отреагировала на его слова совсем не так, как он ожидал.

Вообще за последние годы он слышал от нее одни только упреки, но, хоть он и понимал, что она горячится по совсем другой причине, ему все же было немного обидно. Тем более Альма всегда говорила, что у ведьм нет чувства привязанности к обычным «смертным» людям, и он сделал для себя вывод, что она не очень-то и огорчится его уходу.

На деле же все оказалось совсем не так.

Как только Том сказал ей все, что хотел, ее лицо вдруг вытянулось и приобрело совсем не здоровый оттенок. А в следующую секунду, пытаясь отвлечься от собственных мыслей (так она делала всегда, когда у нее что-то не получалось), она уже металась от стеллажа к стеллажу, пытаясь сделать отвар то ли от блох, то ли от лишая, замучившего не то соседского пса, не то местную девку.

Как старый Торд заменил ему отца, так Альма заменила ему родную мать, хоть и отказывалась это признавать, всегда считая себя если не старшей сестрой, то просто подругой. Будь то день или ночь, Том всегда мог к ней прийти и залечить раны от отцовских побоев или ожоги, нанесенные ему в кузне огнем. Тем более в доме ведьмы всегда пахло приятным травами, а порой и чем повкуснее. Например, сочным тушеным мясом, которым она каждый раз почивала его, когда мальчик приходил к ней голодный и исхудалый, или исключительно вкусные воскресные сырники, от которых потом запах стоял на всю округу, заставляя людей слюни глотать от аппетита…

Да, эти моменты его жизни он никогда не забудет.

- Ну, тогда я это… пойду, что ли, - он поднялся с длинной скамьи, сделанной из старого крепкого дуба, на которой обычно сидели больные, пришедшие к ведьме за советом-другим.

- Нет! – неожиданно громко закричала Альма и стала протискиваться наверх по узким ступенькам, ведшим во тьму подвала. – Стой! Я сейчас приду, только не уходи!

В ее голосе явно читался страх. Неужели она из-за него так волнуется? Тому стало грустно бросать своих единственных друзей, но душой он осознавал, что так надо. Надо уходить, иначе тут он окончательно озлобится и перестанет видеть хоть какой-то свет в кромешной тьме.

Несмотря на свой возраст, о котором ведьма так любила упоминать при каждом случае, выглядела Альма – он должен признать – просто отлично.

Свои длинные светлые локоны, похожие на настоящие золотые нити, ведьма всегда заплетала в толстую косу за спиной, завязывая на конце небольшую широкую нить ярко-зеленого цвета – под стать своим глазам, - а миловидное, но слегка бледноватое и немного вытянутое личико всегда скрывала за челкой и разводами сажи из камина. На вопрос же «Зачем?» она отвечала сбивчиво и иногда сама путалась в ответах. В конце концов, он догадался, что это всего лишь родинки, ну так почему сразу не сказать?

Имела Альма и плохую привычку носить на шее ожерелье из настоящих бараньих косточек, объясняя это тем, что любит видеть испуганные лица людей, когда она идет к ним «во всей своей красе». На самом же деле, как думал Том, прочитав одну из ее книг, ей было просто необходимо порой иметь при себе пару-тройку костей, чтобы питаться от них силой. Ведьмы есть ведьмы, не важно, добрые они или злые.

А вот платья носила она очень редко: скорее уж на ней можно было увидеть простую блузу и юбку в пол, опоясанную обрывком ткани на талии, или настоящую мужскую одежду, что в этих краях женщине бы стоило нескольких лет позора. Но ведьмам, конечно, на людские законы плевать с самой высокой колокольни, что есть в мире.

Зато если и видел Том на ней платье, то уж точно не обычное, а настоящее магическое, заговоренное всеми что ни на есть заклинаниями – Альма на них сил не жалела, лишь бы придать своему наряду лучший вид не только в их замшелой деревушке, но и во всей долине вместе взятой. Все же нравом она была не только ведьмой, но и вполне молодой девушкой, желавшей задержать на себе как можно больше мужских взглядов.

Но на этот раз обычно аккуратная Альма выглядела как настоящий подкроватный монстр, которого она сама изгоняла пару лет назад из комнаты дочери местного фермера.

Ее волосы были растрепаны и покрыты несколькими слоями паутины, среди которой временами показывались все восемь ног огромного ручного паука, чей сон так нагло потревожили. Лицо же ее сильно посерело от тучи пыли, витавшей в подвале и видавшей, наверное, даже смерть императора, а о платье – да, сегодня был как раз тот самый день – и говорить нечего. Буквально несколько минут назад Том не мог и глаз от него оторвать, а сейчас все заклятья пали, да и огненно-алый цвет куда-то подевался, осталась только скудная серость и пара золоченых нитей.